Ответа не было.
Нет его и поныне. Очевидно, люди считают предтечей супа вулкан, оттого и появился обычай помешивания. Они делают это машинально, с отсутствующим выражением лица, который можно наблюдать у арестантов во время их круговой прогулки по тюремному двору. По приблизительной оценке, человек тратит примерно год своей жизни на помешивание супов. Это означает потерю народным хозяйством миллионов рабочих часов. А что предпринимает правительство? Оно только повышает налоги.
Лишь один единственный раз в жизни, — и я буду помнить об этом вечно, — дело было в каком-то итальянском ресторанчике — один единственный раз мне подали суп, который можно было действительно есть сразу. Это был минестроне[2]. Он был не горячим, он был теплым, он был таким, каким надо, может быть, он уже таким поступил из кухни, может быть, причиной снижения температуры был тертый пармезан, которым я его посыпал, — я этого не знаю, и уже никогда не узнаю. Потому что едва я поднес ко рту первую ложку, как подскочил официант и выхватил у меня тарелку:
— Извините, синьор! Суп забыли разогреть.
Когда он принес его обратно, я не мог даже видеть его лица, поскольку оно было скрыто густыми облаками пара. И едва я поднес к губам первую ложку разогретого супа, как уронил ее с тихим возгласом боли. Жидкость пролилась на скатерть и прожгла в ней небольшую дырку.
А дома? Если какая-нибудь муха по неосторожности пролетает над кастрюлей, в которой самая лучшая из всех жен варит суп, это несчастное насекомое обязательно падает в нее сложив крылья, подобно Икару, приблизившемуся к Солнцу.
Из уроков физики мы знаем, что вода закипает при 100 градусах по Цельсию. Грибной суп, который мне подали недавно к обеду, имел температуру 150 градусов в тени.
— Почему, черт побери, ты делаешь суп таким горячим? — гласит мой постоянный, столь же отчаянный, сколь и безнадежный вопрос в начале каждой трапезы.
— Супы должны быть горячими, — отвечает стереотип самой лучшей из всех жен. — А если он для тебя слишком горячий — помешай.
Иногда в своих снах я вижу неандертальца, ударяющего камень о камень, чтобы высечь огонь. И когда пламя разгорается, он вожделенно бормочет своими толстыми губами:
— Супа… Супа…
Но я не сдаюсь. Я борюсь, как могу, против этого табу. В ресторане еще не было случая, чтобы я не втемяшивал официанту, которому заказываю суп:
— Пожалуйста, не слишком горячий. Пожалуйста, чтобы суп не кипел. Суп должен вариться на плите, а не на столе.
