— Полагаю, это не для продажи? — спросил я. Майснер подмигнул, опустил стекло и запер замок.
— Вы правы, — обронил он. — Кое-что я продаю, но конкретно эти образцы — не совсем обычные вещи, и они принадлежат мне лично. Честное слово, удивительное было время. Вы поразитесь, сколько людей этим интересуется. Действительно, очень любопытно.
Мы прошли через коридор и вдруг остановились перед входом в картинную галерею.
— Если вы знакомы с Миконосом, то, наверное, знаете и этого художника. — Майснер провел меня внутрь и указал на две картины, висевшие на дальней стене.
Это были огромные холсты в массивных позолоченных рамах тонкой работы. Я подошел ближе, чтобы разглядеть одну из них. Христос, распинаемый на Голгофе. Техника, с ее безумными завитками и резкими штрихами, напоминала Джеймса Энсора и Ван Гога.
— Джон Ролстон? — негромко спросил я. Я знал, что Джон был замечательным художником, но даже не подозревал, что настолько верующим.
— Довольно печальная история, — произнес Майснер. — Несколько дней назад мне сказали, что он умер.
Я изобразил удивление.
— Неужели? Я не знал.
Майснер замолчал, как будто ожидая вопроса или дальнейших комментариев. Возможно, он меня раскусил. Я ничего не сказал и подошел к другому полотну, чтобы получше его рассмотреть.
На нем были изображены сельские домики, деревья и колокольня церкви. Я вздрогнул от охватившей меня тревоги.
— Панагия Евангелистрия, — уточнил Майснер. — Церковь Пресвятой Девы на Тиносе. В прошлом году я заказал Ролстону эту картину.
Я испытал похожее разочарование, какое ощущаешь, когда добираешься до конца книги и видишь, что последние страницы отсутствуют.
Вот, значит, в чем заключалось таинственное поручение Ролстона на Тиносе? Пейзаж с церковью?
Я пробормотал какую-то похвалу великолепной Майснеровой коллекции, выдавил пару фраз по поводу смерти Ролстона, уверил хозяина, что встречусь с ним на следующей неделе в яхт-клубе на Миконосе, вышел на солнце и остановил проезжавшее мимо такси.
Я решил вернуться на Миконос следующим же самолетом. По пути в отель мне не удавалось избавиться от мысли, что поездка оказалась бессмысленной. Пустая трата времени.
Но оставалось непреходящее сомнение. Возможно, я чересчур опрометчиво принялся делать выводы, основываясь лишь на ощущениях. Здесь крылось нечто большее, чем то, что видел глаз.
