И постепенно к ней стало возвращаться трезвое сознание, проясняя мысли. Но боль не утихала, она лишь свернулась внутри нее, найдя себе уютное местечко, и оставив о себе напоминание в виде горечи. Такое с ней было впервые, как и все, что тут сегодня происходило.
Вопросы! Вопросы! Вопросы! Они атаковали ее, как свора голодных и диких котов. Кто же этот незнакомец? Зачем он приходил? Почему ушел? Когда же вернется, и когда она снова сможет его увидеть? Почему не овладел ею? И что вообще происходит?! Кем же была та дикая и рогатая стайка "обезьян"? И что же ей теперь делать с испорченными картинами?
Оглядев комнату, Лика застонала. Вокруг было все плохо... очень плохо. В ее студии царил полный бардак, какого еще не знала эта комната при всей одержимости и порой невнимании её хозяйки к мусору. Хотя, и не все было так безнадежно, кое-что осталось целым. Только вот...
Смахнув с глаз слезы, Лика подползла к холсту, на котором сегодня пыталась запечатлеть своего незнакомца, и на который было страшно смотреть. Картина было испорчена безвозвратно. Но как же так! Она должна нарисовать его портрет, ей НУЖЕН этот портрет. Она хотела смотреть на ЕГО лицо бесконечно, и если этого не желал позволять ей сам незнакомец, у нее, хотя бы, будет изображение как его частичка. Это казалось ей таким жизненно необходимым, что Лика поднялась на ноги, вернула на место мольберт, поставив на него чистый холст, отыскала карандаш, и даже не заботясь об одежде, снова села рисовать знакомые черты.
И не важно, что она устала, не важно, что в комнате не горит свет, которого ей вскоре станет достаточно с улицы, где уже пробивались первые лучи солнца. Как и не важно, что хочется плакать, даже выть от тоски. И совсем не важно, что ей ни капельки не стыдно после того, что она позволила постороннему мужчине... нет, он уже не был посторонним... и никогда им не был. Он был тем, кого признали ее душа и тело как кого-то родного и необходимого. И она нарисует его портрет, и не для кого-нибудь, а для себя. И пока карандаш скользил по бумаге, в голове Лики продолжали крутиться вопросы: "Ей показалось, или он назвал ее по имени?.. И как же зовут... ее незнакомца?.."
***
Он горел. Он полыхал факелом в самом сердце адского пекла, и пекло полыхало внутри него. Едва убрав руки с кожи девушки, он бросился в Ад, где ему было самое место, и где он мог свободно спустить с цепи свою сущность - свой внутренний, неудержимый огонь. Его плоть, подаренная ему лишь для наслаждения и разврата, не горела. Она просто невыносимо ныла, и никакое пламя не могло выжечь из него это ощущение всепоглощающей нужды, которая заставила его упасть на колени, опустить голову в раскрытые ладони и закричать в унисон с отвергнутыми душами.
