Опять утро, опять я здесь – проснулся в этом проклятом бараке, в этой проклятой зоне... А должен бы быть дома. Но ещё 1148 дней мне тут просыпаться, и от этой перспективы, от одной этой мысли – тоска...
На улице тепло, идёт мягкий снежок. Крещенских морозов, которые сейчас должны быть, почему–то нет. Но, боюсь, в феврале и марте холода ещё будут. Впрочем, и это неплохо – хоть, может быть, не будут гонять на зарядку. Сегодня её тоже нет – воскресенье, так что подъём у меня более–менее спокойный, без обычных нервов.
Животные эти, с которыми я тут сижу, – блатные и их шныри, вроде моего бывшего соседа по проходняку, – затеяли варить брагу. Странно: все месяцы, что я на этом бараке нахожусь, об алкоголе не было разговоров (или это я не замечал? Но такое трудно не заметить). А после Нового года – как с цепи сорвались! Сахар в зоне запрещён (хотя в столовой он есть, чай наливают сладкий), так они ставят брагу на карамельках, которые в ларьке продаются. И хлеб клянчат (в том числе и у меня), видимо, для той же цели. День и ночь бегают с канистрами и вёдрами, обвязанными полиэтиленом, прячут эту пакость под чужие шконки (хорошо ещё, что не под мою, но завтра могут...). А ночью выходишь из секции – стоят компанией в вестибюле и пьют эту мерзость кружками, при этом орут на полную громкость, не давая нормально спать людям в секции. Бесцеремонное быдло и мразь, в общем, – типичное русское быдло, для которого алкоголь – это смысл жизни (ну, и наркотики тоже, разумеется).
Увы, жизненный опыт, особенно такой вот "крутой маршрут", излечивает от розовеньких иллюзий народничества, любви к народу, ко всем слабым, угнетённым, обиженным и обездоленным. Посмотрев на них вблизи, побывав реально в их власти – перестаёшь им умиляться и сюсюкать. Было, да сплыло, – как ножом обрезало. Нет здесь, в уголовном, тюремно–лагерном мире, более угнетённой и бесправной касты, чем "обиженные", или же "петухи", "пидорасы", "пидоры", как их тут называют. К реальности все эти названия, разумеется, не имеют никакого отношения, но тем не менее – это самая низшая и бесправная каста, которая везде по лагерям моет туалеты, делает всю тяжёлую работу и должна жить отдельно, есть за отдельными столами, даже тут, в секции, их шконки одеялом завешены, чтобы отдельно от остальных. Разумеется, я не признаю эту кастовую систему, для меня этих различий не существует, все зэки, от самых блатных до самых "обиженных" для меня равны. Но эти, самые низшие, самые нищие, голодные, бесправные, угнетённые, – пожалуй, даже "равнее" остальных в творящейся здесь мерзости. У них тоже есть свои блатные, а есть и среди них самые голодные, нищие, больные, несчастные даже с виду, 2 или 3 таких "обиженных" было тут, в 13 отряде, ещё недавно. И – надо было видеть, как их избивали, как над ними глумились остальные "обиженные", – в основном молодые парни, а среди тех трёх был и один старый дед. Как их пинали за малейшую ошибку!.. Свои же пинали, – тоже "пидоры", которых самих любой тут может отпинать в любой момент. И надо было слышать (из–за задёрнутой в проходняке занавески), как вчера один из "блатных" обиженных" (дико звучит, но это реальность) избивал и истошно материл одного из своих парней, – за какую–то тоже провинность. Они самые низшие, самые забитые и бесправные, но при этом внутри них самих, в их внутренних отношениях царит такая зверская жестокость, такой садизм в отношениях высших к низшим (даже если "высшесть" эта выше всего на 1 см), что, ей–богу, теряется всякое желание этих обездоленных защищать, отстаивать их права и т. д., и вместо сочувствия и жалости (как же, самые бесправные!..) они начинают вызывать лишь омерзение, как законченные садисты и подонки... И это относится не только к ним, – нет, эта тема шире, то же относится и вообще к большинству "униженных и оскорблённых", а уж в России – особенно. Получается, что мы защищаем права быдла, которое нам всё равно спасибо не скажет и НАШИ–то права, когда от него (быдла) будет хоть что–то зависеть, уважать и соблюдать отнюдь не собирается...
