18–40
Тяжёлый выдался день, бывают же такие... Оказалось, что "блатной" конец секции разворотили не меньше, чем наш. Может быть, не тронули середину, – вроде бы так со слов одного из её жильцов.
Дальше – ещё смешнее. К вечеру позвонили в зону откуда–то сверху, – до меня дошло в виде слуха, что чуть ли не из министерства, но скорее всего это всё–таки нижегородский УФСИН, – и велели мне – именно мне! – найти вместо дощатого щита пружинную кровать.
19–25
Подходил завхоз (и поначалу с ним один из блатных), поговорили о пружинной кровати, которую из самого министерства через нижегородский УФСИН приказали мне найти, завхоз говорит, что надо найти обязательно, потому что Макаревич, или кто там ещё, может проверить. Одновременно с новостью о кровати в последнее окно большой секции, где ещё не было двойной рамы, её срочно вставили. Хорошо хоть, подтвердилось, что всё дело именно в жалобе матери, а не в сайте и других усилиях Е. С. Но вопрос, с которым для меня было связано это известие с самого начала – вопрос о связи – остаётся как бы повисшим в воздухе. Стукачи здесь работают на славу, в этом я уже убеждался не раз, и сейчас эта начальственная сволота прямым текстом говорит всё, что она знает на тему связи. А это, естественно, вызывает жуткий испуг, мысль, что я подставляю тех, кто делает мне добро, и что, значит, его больше не надо делать (это если ещё не удариться в делание зла). История, в общем–то, знакомая, – ярче всего это проявилось в мае 2006 г. на Матроске, к чему косвенно был причастен Михилевич, да и на 1–й сборке летом 2007 была примерно в таком же духе история (или истерия?) насчёт спичек, – с той только разницей, что там это не грозило карами от начальства, а только со стороны блатной верхушки...
Тошно, конечно. Но... Опыт – великая вещь, и то, что не первый раз уже проходишь, пугает меньше, чем неизвестность. Да и что, в конце концов, со мной может быть хуже, чем получить 5 лет срока? Полная изоляция от всех близких? Ну, такой уж абсолютно полной она не будет, – есть ведь и свидания, и адвокат, в конце концов. Условия, внешняя сторона, не так значительны, как сама суть – 5 лет, и жизнь сломана, и возврата назад нет. Я переживу всё это, выдержу... наверное. Но всё равно – тоска, тоска, тоска... И выкручиваться, спасать положение каждый раз ценой каких–то судорожных усилий и жалких слов, – противно до смерти...
25.1.08. 5–15
Ночь прошла почти без сна. Ещё темно, подъёма не было. Пишу в темноте, лучик света пробивается. Все эти суки боятся, так как знают, что у меня дело политическое, ФСБ–шное и т. д. Боятся за себя. Результат – я остаюсь без связи, в полной изоляции (тут и адвоката регулярно не наладишь, как в Москве). А от вида того, как они вокруг меня пользуются всеми этими возможностями вовсю, становится ещё тошнее...
