— Послушайте, — сказал я, — очень приятно было с вами познакомиться и все такое прочее, но мне, пожалуй, пора на теплоход.
Он меня не слушает, а просто идет и идет вон из Изенштейна — что было не так уж трудно, это же не какой-нибудь большой город — в сторону обвалившегося замка на утесе, про который я вам уже говорил. А я все иду и иду за ним. Правду сказать, мне совсем не хотелось возвращаться на теплоход к вонючему старику Рейну.
И тут вдруг все чертово небо затянули густые серые тучи. И раньше погодка стояла не очень, но от этих туч хорошего ждать было нечего, можете мне поверить.
— Эй, — говорю я погромче, чтобы старикан Регин Фафнирсбрудер наверняка услышал. — У вас зонтика не найдется? Похоже, сейчас здорово польет.
— Да, — говорит он через плечо.
А что — да? Да, польет, или — да, у него есть зонтик? Он же мне ничего не ответил, сволочной идиот. А у меня зонтика не было. Даже паршивой шляпы не было. А стрижка у меня такая короткая, будто волос на голове и вовсе нет, и когда идет дождь, вода, которая лупит меня по макушке, стекает прямо на лицо, а это противно, дальше некуда. До чертиков противно. Но старикан Регин Фафнирсбрудер попер прямо вверх по утесу к дурацкому замку, а я все иду и иду за ним.
К этому времени я уже чувствовал себя самым распоследним идиотом. И пыхтел вовсю. Дыхалка у меня ни к черту, потому что я дымлю, как сумасшедший. Дымлю почище чертовой заводской трубы. Нет, правда.
Тут, конечно, полило. Я же знал. Я же сказал старикану Регину Фафнирсбрудеру, что польет, а он что — услышал? Держи карман шире!
Тут огромная каплища бьет меня прямо в глаз, и я секунды на две прямо ослеп и чуть не слетел с паршивой тропки, по которой мы шли, а уж тогда бы сломал себе чертову шею, потому что это же был утес, не забыли? И крутой, черт знает до чего.
— Эй, — заорал я, — нельзя ли помедленнее?
И тут в меня бьет такая огромная молния, какую вам и не вообразить, и все почернело, как говорят в кино.
Когда я очнулся, старикан Регин Фафнирсбрудер наклонился надо мной так близко, будто поцеловать меня хотел.
— Ты жив, Хаген Кримхильд? — спрашивает, и с такой тревогой, будто я его сын или кто там еще.
— Я же тебе говорил, что это не мое имя.
Я жутко озлился. Что он меня сюда затащил, а сам даже не потрудился запомнить мое паршивое имя. А это ведь не Джон Смит и не Джо Доукс, как записывают неизвестные трупы, чтобы их сразу и забыть.
Я приподнялся и сел. Лучше не валяться, а вдруг он попробует что-нибудь такое — подумает, что я совсем уж беспомощный или вообще.
