— Милый друг, вы здесь ведете дикий образ жизни. Вы должны навестить девочку, когда она обживется на новом месте, и провести у нее какое-то время.
Тем не менее в моей жизни бывают приятные моменты, хотя они об этом даже не подозревают. Только что выпал первый снег. Этот регион в Центральной Франции отличается одновременно дикостью и богатством. Каждый живет отдельно, в своем имении, не доверяет соседям, убирает урожай, подсчитывает свои денежки, а до всего остального ему и дела нет. Здесь нет замков, здесь некуда отправиться на экскурсию. Тут царит буржуазия, все еще очень близкая к народу, еще связанная с ним тесными узами; у нее вязкая кровь, и она ценит плоды земли. Мои родственники густо расселены по всей провинции: Эрары, Шаплены, Бенуа, Монтрифо. Среди них есть крупные фермеры, нотариусы, служащие, землевладельцы. Их добротные, стоящие на отшибе дома специально построены подальше от городка. За огромными шершавыми дверями с тройным замком, как на воротах тюрьмы, они ощущают себя в полной безопасности. Перед домом обычно простирается сад, в котором цветы редки, зато растут овощи и фруктовые деревья, посаженные в шахматном порядке, чтобы давали больше плодов. Гостиные битком набиты мебелью и всегда заперты, так как вся жизнь проходит на кухне ради экономии дров. Разумеется, я не говорю о Франсуа и Элен Эрар; я не знаю более приятного и гостеприимного жилища, более уютного, веселого и теплого дома. И все же для меня ничто не может быть лучше, чем вечер, проведенный в полном одиночестве, как сегодня после ухода родственников. Служанка, которая живет в городке, только что загнала кур и отправляется домой. До меня доносится постукивание ее башмаков по дороге. А мне остается трубка, сидящая у моих ног собака, мышиная возня на чердаке, посвистывающий огонь, и никаких газет, никаких книг, лишь бутылка божоле, потихоньку согревающаяся у камина.
— Почему вас называют Сильвио? — спросила в тот вечер Колетт.
Я ответил:
— Одна влюбленная в меня красотка находила, что я похож на гондольера, так как в то время, тридцать лет назад, у меня были закрученные кверху усы и черные волосы, и она изменила мое имя Сильвестр на Сильвио.
— Да нет же, вы скорее напоминаете фавна, — сказала Колетт, — фавна с выпуклым лбом, курносым носом, остроконечными ушами, смеющимися глазами. Сильвестр, обитатель лесов. Это имя вам очень подходит.
Из всех детей Элен Колетт — моя любимица. Она не красавица, но в ней есть то, что мне больше всего нравилось в женщинах во времена моей молодости: огонь. У нее смеющиеся глаза и большой рот; ее легкие черные волосы мелкими кудряшками выбиваются из-под шали, которой она покрыла голову (ей кажется, что в затылок тянет холодом). По общему мнению, она похожа на Элен в молодости. Но я не помню. С тех пор как родился ее младший сын, маленький Лулу, которому сейчас уже девять, она сильно поправилась, и эта сорокавосьмилетняя женщина с нежной увядшей кожей вытесняет из моей памяти двадцатилетнюю Элен. Сейчас с ее лица не сходит выражение счастливого умиротворения. Этим вечером в моем доме мне был официально представлен жених Колетт. Это некий Жан Дорен из тех Доренов, что живут в Мулен-Неф, где все мужчины становятся мельниками. У подножия этой мельницы течет чудесная зеленоватая бурная речка. Я, бывало, ловил там рыбу, еще когда жив был старик Дорен.
