— Я уже однажды в нее ходил! — ворчал я из сеней, одеваясь и глядя на улицу, на выгон, на реку, прощался со своей свободой.
— Так это же ты ходил не в нашу. Теперь будешь в нашу,— говорила мама.
— Так мне и писать не на чем...
— Как это не на чем? А где тетрадка, которую я тебе из бумажного мешка сшила и выгладила,— где она?
— Исписалась...
— Покажи.
— Исписалась, и ее мыши в сарае сожрали...
— Вот видишь — мыши. А тебя мыши не тронули. А ты не мог ее где-нибудь так спрятать, чтобы мыши не достали? Будешь писать теперь у себя на лбу, у нас таких мешков больше нет.
Галя Белостенная уже сидела в классе за столом на нашем месте.
— Что-то, Галя, я тебя давненько не видел. Где ты была?
— Как где? Я все время дома... А нам поросенка из колхоза дали — будем откармливать.
— Чем вы его будете откармливать?
— Пока нечем. Но скоро ведь лебеда пойдет! А теперь я травкой его кормлю. Нарублю травки с водой, и он ест... Садись, что стоишь?
Я сел.
Галя была, как ласточка: в черном пиджаке и в белой, из парашютного шелка, кофте. А сапожки желтые, не чуни, а из той же желтой, что и чуни, резины склеены сапожки.
— У тебя ручка есть? — спросила Галя.
— Ручка есть, пера нет. Сломалось. И не на чем писать.
— А у меня вот и ручка, и перо, и бумага.— Галя положила на стол тоже сшитую из парашютного шелка торбочку, достала из нее ручку и пожелтевший кусок газеты.— Только чернил нету.
— Чернила, Галя, я сделаю. Из свеклы. Из бузины оно бы лучше, да где теперь та бузина, на дворе — весна, не осень.
Дружки мои Блоха и Пуп сидели вообще без ничего: у них не было ни ручек, ни перьев, ни бумаги, ни чернил. На столе лежали только их пропитанные дегтем, смолой, тавотом руки, перед которыми бессильно было любое мыло... Блоха горестно смотрел в окно и поеживался: прямо на спину ему с потолка капала талая вода. Пуп, чтобы зря не терять времени, дремал.
В класс вошел длинный, как дышло, учитель. Пустые рукава пиджака были у него засунуты в карманы. За ним вошла женщина в серой юбке, в ботах и в аккуратной стеганке и остановилась у дверей. Мы встали.
— Добрый день,— сухим степным голосом сказал учитель.
— Добрый день.
— Садитесь. Мы сели.
— Ну, как? — спросил учитель. Мы молчали.
— Ну, так как? — спросил он еще раз и наткнулся глазами на Пупа.
Пуп встал.
— Как? — вопросом ответил ему Пуп.— Никак.
— И все?
— А что еще?
— Садись. Пуп сел.
— Ну, как? — нашел учитель меня. Я встал.
— Как? — снова, уже в который раз, спросил он.
— А что? — спросил я, в свою очередь.
