– Я не знаю.
* * *
Подарок! Она чуть не забыла о подарке, раздумывая, что ей завтра надеть, как держаться, о чем говорить. Что, что? Что обычно. Держаться непринужденно, естественно, а говорит пусть он. Но подарок… Рубашки-шарфы-туалетную-воду нельзя – слишком интимно. Диски-книги – не пойдет, она не знает его вкусов. Бытовая техника? Например, электрический чайник… Она вдруг вспомнила, как Светке ее бойфренд сто лет назад подарил навороченный фен, и как та рыдала: «Он точно меня бросит!» И действительно, вскоре они расстались – правда, по ее инициативе. Так что техника – хорошо. Техника держит дистанцию. Только не чайник, не чайник… Надо что-нибудь смешное и ненужное. Что?
Можно пройтись по художественным салонам, они выручают.
…Реутова поймала себя на том, что вот уже два часа сидит в ординаторской перед телефоном, а он не звонит. В четыре она уходит, а там – как хотите. Как хочет. Свой мобильный она не дала, домашний ему неизвестен, так что… А может, он опять пошутил? Может быть. Так что, возможно, всё сорвется. Она уже настроилась на завтрашнее приключение и сердилась, что он не звонит, и, чтобы вытащить себя из этого состояния, резко встала и направилась в приемный покой. Не позвонит – и хорошо, даже лучше. Она займется уборкой, может быть, даже вымоет окна, устанет до последней степени и ляжет читать Москвину. Татьяна Москвина – самый талантливый и самый злобный театральный критик Санкт-Петербурга и всея Руси – состояла в отдаленном знакомстве с Валерой и как-то подарила ему свои книжки. Маргарита в них заглянула и влюбилась на всю жизнь: столько там было ума, тонкости, юмора и яда. На месте несчастных режиссеров и актеров, которых Москвина уничтожала одним словом, она бы ей приплачивала – за внимание к их персонам. Всякий раз после очередной статьи Маргарита Вениаминовна чувствовала острый вкус жизни, словно театральные рецензии придавали этой жизни смысл. Или его проявляли.
За это послевкусие она Москвину и любила, нуждалась в ней. Она даже начала чаще бывать в театре и вскоре обнаружила, что у нее прорезался театральный слух – способность отличать искусство от культмассовой поделки. И выяснилось невообразимое: в Питере на театральных сценах в восьмидесяти случаях из ста идут именно что поделки. Ужас. А что тогда в провинции?
Не спеша сходила в приемный покой, не спеша вернулась. В дверях ординаторской столкнулась с Толстобровом:
– Ой, тебе кто-то звонил. Сказали, что перезвонят.
