— Слушай, за свой район отвечаю я, а не твой Гомер, — решительно сказал полковник. — Кончай свою эрудицию.
Но можно считать, что комбат свою Марию геройски отстоял.
Всю дорогу она расспрашивала меня про то, какое впечатление на пленных немцев произвел блокадный город.
— Расстроились? Видишь, подействовало, не могло не подействовать. На любого человека подействует.
— Так ведь они сами до этого довели, — сказал я.
— Когда они снаружи бьют по городу, это одно, а вот когда они внутри очутились, увидели, что они творят, это другое. Совсем другое. Обычных горожан до такого кошмара довели. И конца и края не видно, и для нас, и для них. От этого не отмахнуться, согласен?
В сумерках не видно было ее лица, возможно, оно было в слезах. Я взял ее под руку. Кое-где мостовая была разбита снарядами. За время блокады я научился различать в темноте черноту воронок, ни огонька, только иногда поблескивали лужи талой воды.
— Как ты думаешь, если б эту публику поводить по городу, подействует на их сознание? — спросила она.
— Допустим, и что дальше?
— Уже они будут не те солдаты.
— У нас передачи, агитируем их по громкоговорителям. Бесполезное дело. На них действует только сила, кулак.
Она долго молчала, потом задумчиво сказала:
— Кулак... Он у вас главное, а у меня ладонь. Я подумал, как это правильно, все в одной руке, можно кулак, а можно рукопожатие.
Через несколько дней меня вызвали к комбату. У него сидел наш комиссар Елизаров, спросил, чего это я наговорил Марии. Я понял, о чем идет речь. Оказалось, она ни много ни мало явилась в штаб укрепрайона, пробилась там в политотдел или к комиссару и предложила пригласить немецких офицеров посетить город, посмотреть на блокаду, которую они устроили... Немцев, то есть фрицев, заклятых наших противников.
— Представляешь, к чему привела твоя подначка, — сказал Елизаров, — могли ее в психушку забрать.
Комбат присоединился к нему. Конечно, ему досталось. Не знаю, как они там выпутали Марию, может, свалили на меня. Меня же идея Марии восхитила.
— Ты чего лыбишься? — рассердился комбат.
— У вашей Марии дивное, нестандартное мышление. Надо же... Она молодец, такое придумать. Это может подействовать.
— Я так и думал, — сказал Елизаров. — Вот где корень. Отправим тебя в политотдел, там тебе вправят мозги. Как не стыдно посылать вперед женщину?!
Но комбат не захотел позорить батальон таким придурком-офицером. Они не знали, что делать со мной. Как отнестись к моим словам, к тому, что я принимаю этот абсурд и не считаю его абсурдом.
