Генерал был из 189-й дивизии, наш сосед справа. Это был генерал-лейтенант, еще не отставной, еще седоусый красавец в мундире, увешанном орденами и медалями. Ордена стоящие, боевые. Я был при пустом пиджаке, нацепил только медаль «За оборону Ленинграда», но мы с генералом быстро разобрались и чокнулись как однополчане. Выступил генерал без микрофона, говорил командным зычным голосом. Я слушал его рассказ с интересом. Сражения с противником там следовали одно за другим. Попытки немцев взять город наталкивались на стойкую оборону дивизии, ее полки отражали все атаки и сами не давали покоя врагу, нанося немцам большие потери. Генерал и наш батальон включил в свой рассказ. Рассказ его получился для меня о совершенно незнакомой войне, где наш батальон действовал в той же самой местности, в те же месяцы. Там должен бы быть и я, но меня там не было.
Генералу горячо аплодировали и мне тоже, и, смотрели на меня признательно-благодарно.
— Ну как? — спросил меня генерал.
— Замечательно, — сказал я, — хорошо сочинили и хорошо исполнили.
Он подтвердил, что его рассказ всегда имеет успех, в других городах еще больше, и поднимает престиж нашего города. Но тут до него дошло, мое слово насчет сочинения. Он спросил, что я имел в виду.
— Так ведь не было никаких сражений на нашем участке, да еще ожесточенных.
— А Невский пятачок? — спросил генерал.
— Но это же на другом участке, да и там были сплошные неудачи.
Его дружелюбие стало исчезать. Не мне было делать ему замечание. Кто я такой? Капитан, средний комсостав.
— Ты пойми, голубчик, старые оценки тут не годятся, мы отвлекали войска противника, это и есть выигрыш. А выигрыш это победа.
Он был предельно снисходителен, любезный генерал. А то, что на «ты» и «голубчик», это так у них положено, даже ни один полковник на «вы» ко мне не обращался.
— Хорошо, что вы не мой генерал.
— А то что бы было?
— Поставили бы по команде смирно и шагом марш.
— Генералов не выбирают, я вижу, не любишь ты их.
— Эх, точно.
— За что так?
Тут я ему процитировал: «Города сдают солдаты, генералы их берут».
— Ловко. Это кто сказал?
— Это Тёркин... То есть Твардовский.
— Поэт?.. Обидно... Зря ему позволили.
Мы тихо переговаривались пока выступал кто-то из блокадников. Потом из зала раздался голос: «Разрешите вопрос, товарищ генерал»? Спрашивала девушка в джинсовом костюме, совсем молоденькая, ее интересовало, почему, если так успешно мы воевали, в течение девятисот дней не могли прорвать блокаду. Она спрашивала без иронии, но зал насторожился и уставился на нас.
