Здесь тоже все оставалось без изменений. Элиот сел на кровать и в который раз попытался разгадать бессмысленную загадку: во что превратилась его жизнь? Усталость навалилась на него, он наскоро стащил с себя все и завалился в постель. Но сон не шел. В каком-то тупом оцепенении он слушал ночные звуки — и думал, думал…
Моник делала все, чтобы ускорить конец, не оставляя ему ни малейшего шанса. Теперь просто нет другого исхода. Финал неизбежен. Несмотря на все усиливающееся раздражение, Моник ушла наконец из его сознания, а вместо нее возникла и заполнила мысли Бритт. Он вспоминал ее прекрасное лицо в лунном свете. Вспоминал ее на приеме, в окружении восхищенных ею людей. Он почти слышал то воодушевление в ее голосе, с которым она говорила об Энтони и их счастье… Что же, в конце концов, хуже — испытывать презрение к женщине, которая тебе принадлежит, или с восторгом думать о той, что принадлежит другому? Вот вопрос.
Пролежав два часа без сна, он встал и как был, в одних трусах, вышел в переднюю. Джамна закрыл дверь на задвижки, но Элиот отодвинул их и вышел. Сад был погружен в тепло и лунный свет. За тропической растительностью и железной решеткой калитки виднелась часть улицы. Вдали, у бульвара, едва выделялись на фоне черного неба смутные очертания огромного белоколонного особняка, построенного еще при британском правлении, а теперь занятого послом Малайзии.
Элиот вдруг решил, что Моник не вернется домой. Раньше она всегда, хоть и поздно, но возвращалась. Он начал подумывать, не обратиться ли ему в полицию, может, с ней что случилось… Но сначала надо позвонить Фэрренсу, определенно. Поиски лучше начать с него.
Джамна, услышав шаги в саду, выглядывал теперь из темноты своей конурки сквозь щель занавесок, любопытствуя, что происходит. Элиот сделал вид, что не видит его, но в душе негодовал — слуга второй раз присутствует при его унижении. Однако, похоже, Джамна не менее расстроен, чем он сам. И он тоже, как и хозяин, не спит, оба ожидают возвращения Моник. Спустя некоторое время Джамна, устав, очевидно, ждать, задернул свои занавески. Элиот тоже решил, что ждать бесполезно. Но как только он это подумал, в конце улицы послышался шум мотора и шуршание шин. Через минуту у калитки остановилось такси. Слуга снова раздвинул занавески и появился в окне.
Смех Моник достигал дома. Дверь машины открылась, и показались ее кремовые ноги. Белая юбка, когда она вылезала, задралась чуть не до пупа. Из темноты машины ее окликнул мужской голос. Она повернулась и снова опустилась на сиденье. Чья-то рука скользнула по ее обнаженной спине. Элиот видел лишь силуэт, но голос явно принадлежал Роберту Фэрренсу. Моник вышла из такси и, сильно шатаясь, направилась к калитке.
