Кравец, склонив голову набок, что-то торопливо писал. Ему, конечно, Чумаков тоже не завидовал: транспорт был делом бесперспективным. “Интересно, — подумалось Чумакову, — понимает ли Кравец, во что встрял? Взломщики могли приехать на своей машине — их в Приморске, да еще летом десятки тысяч. Могли здесь просто одолжить на время через подставное лицо. Могли, наконец, угнать и вернуть на место после использования. Пока все сомнительное проверишь — десять лет пройдет. Мартышкин труд. Но этот, как слепая лошадь, будет ходить по кругу, пока не прикажут — отставить”.
Кравец был Чумакову уже почти ясен: заядлый, настырный, обидчивый, грамотешки — ноль, окончил школу милиции и остался служить в Приморске, вместо того чтобы поехать в родное село, развивать там подсобное хозяйство и пугать местных алкашей. Остался — и обрадовался. И перепугался одновременно: к городу пока привыкнуть не может. Даже неуступчивость Кравца с его докладной была понятна: перепуганному большим городом, ему кажется, что любой тут может и сейф взломать…
Кравец работал стиснув зубы. Он был уверен в себе, знал опытом уже нескольких лет постоянного внутреннего напряжения, что можно справиться с любым делом, если только вкалывать, вкалывать изо всех сил. Чумакову, к которому Кравец и прежде относился настороженно, после сегодняшнего совещания лейтенант не доверял — болтун! А предстояло не только работать вместе, но и сидеть в одной комнате. И — неминуемо — разговаривать. Кравец решил сразу же поставить все на свои места — подсвистывать Чумакову он не собирается. И начальству подстилаться — тоже. Пусть Малинин сегодня старался наладить отношения, даже вроде бы помогал Кравцу сформулировать свою позицию, аргументы для него искал, Кравец все равно знал, что такой вот Чумаков Малинину всегда будет ближе и понятней его, Кравца. Чумаков Кравцу тоже был ясен совершенно: чистюля, маменькин сынок, привыкший к легким успехам. И все — слова, слова! С начальством у него отношения доверительные, ишь как майор ему: “Валера!” Сам же Кравец знал твердо: надо все пройти. И любое дело осилить. И не словами, а собственным горбом, упрямством своим, характером взять…
Так они мучились от жары в душном кабинете, до обеда сидели оба, не поднимая головы. Чумаков изредка отвечал на телефонные звонки, а Кравец на них вовсе не реагировал — не его это было дело: хватать телефонную трубку в чужом кабинете, когда рядом сидит такой любитель поговорить.
