Настала снова осень. Ветер, завывая в печах, напоминал страшные часы, когда агонизирующая Мария произносила с такой нежностью свои жалобы. Затем ясное солнце день за днем продолжало свое победоносное шествие.
Миссис Сиддонс возобновила по настоянию Салли свои прежние отношения с Лоуренсом. Когда ей понадобилась карминовая краска, которую она раньше постоянно у него брала, она обратилась к нему с этой просьбой. Он сам принес ей краску. Они тотчас же вернулись к прежнему тону своих старых бесед. Художник просил актрису прийти посмотреть его картины; она ему говорила о своих последних ролях. Он восхищался молодостью ее лица, на которое ни годы, ни горести не могли наложить отпечатка. На этом совершенном лице его взор не мог найти ни одной морщины.
В течение долгого времени ждали, что французы нахлынут в Англию. Во время антрактов зрители думали о булонских плотниках, сколачивающих свои плоты. Имя миссис Сиддонс продолжало привлекать публику. Однако знатоки считали, что ее игра стала немного механической. Она достигла той опасной степени мастерства, когда артист бессознательно подражает своей же манере. В ее порывах страсти угадывалось нечто искусное и изощренное, что смущало восхищавшихся ею. Она сама иногда чувствовала себя до скуки утомленной легко дававшимся ей совершенством.
Салли должно было минуть двадцать семь лет; в этом возрасте женщине необходимо уже уяснить себе, что представляет собой жизнь старой девы. Она думала об этом без горечи. «Прежде всего, — говорила она себе, — я всегда больна и вероятно не проживу долго… Но кто знает, может быть, в сорок лет я пожалею о потерянной жизни и сделаю какую-нибудь глупость?»
Эта безумная мысль заставляла ее вооружаться терпением. Дело было в том, что она хранила верность единственному чувству, владевшему ее душой. Она принадлежала к тому типу людей, которые составляют себе о любви такое возвышенное понятие, что не могут себе представить ее конца или возможность новой любви. Она тщательно старалась скрыть свою меланхолию; наоборот, в салонах, где ее принимали с удовольствием, ее считали особой веселого и приятного нрава. Замечали также, что она отличалась большой снисходительностью к человеческим слабостям, в особенности к слабостям любовным. Она поддерживала нежную дружбу с несколькими молодыми людьми, и, если не считать некоторых припадков астмы, припадков сильных и тягостных, то казалось, ничто не нарушало ее спокойствия.
