Фасциатус (Ястребиный орел и другие) | страница 46
Понятно, почему это место как магнит десятилетие за десятилетием притягивает сюда ботаников и зоологов всех специальностей из самых разных концов страны. Не случайно наш замечательный биолог Николай Иванович Вавилов, без преувеличения, ― один из самых блистательных интеллигентов двадцатого столетия, выделил Западный Копетдаг как бесценный природный центр происхождения культурных растений, основав в 1930 году в Кара–Кале Туркменскую опытную станцию всесоюзного института растениеводства (ТОС ВИР, в обиходе ―- просто «ВИР»).
Поразительно, как порой личность одного человека может влиять на жизнь многих и многих людей. Каждый раз, входя на станцию, я ощущал, что все здесь проникнуто связью с идеями и делами Вавилова. Продвинув на шаг вперед мировое растениеводство, он помог удовлетворению жизненно важных нужд миллионов людей по всему свету, но сам был заморен голодом и издевательствами в саратовской тюрьме в 1943 году ― сталинские вертухаи ретиво отрабатывали свой холуйский паек».
АРХИВЫ
― Вот тебе талисман, в коем перечислены мои предки до седьмого колена…
(Хорасанская сказка)
«4 января. Привет, Лешка!
Помнишь наш давнишний разговор с Михеичем о традициях и честности исследователя применительно к полевой зоологии? Я часто этот разговор вспоминаю (как и самого Михеича, привет ему передай!).
Перечитывая пожелтевшие страницы старых работ в библиотеках или перебирая тушки птиц в музейных коллекциях, я раз за разом с благодарностью и уважением обращаюсь к тем, кто десятилетия, а порой столетие и более назад побывал на Сумбаре, по–своему соприкоснувшись с тем же, чем живу и с чем Сейчас работаю я сам.
Пардон уж за высокий штиль, но действительно вопросом чести становится ничего не упустить, с полным вниманием отнестись к каждому описанию, не ошибиться в датах и уточнить подчас по–разному транскрибируемые или уже изменившиеся географические названия.
Открывая в хранилище зоомузея ящик с тушками жаворонков, я не верю своим глазам, доставая оттуда экземпляры, добытые в знакомых мне местах сто лет назад (один потрепанный уже пустынный жаворонок датирован 1788 годом!) Фамилия коллектора на этикетке в моем понимании ― фамилия классика. Но это не важно. Потому что я с не меньшим трепетом рассматриваю и тушку с совершенно незнакомым мне именем. Потому что в любом случае подпись на этикетке ― это не просто беглый автограф, случайно завалявшийся в укромном уголке на сто или двести лет. Человек наблюдал эту птицу; руководствуясь некими соображениями, выбрал ее для коллекции; добыл; потратил несколько часов на ее обработку, изготовление тушки и описание. То, что я держу сейчас в руках, ― как ни крути, частичка его жизни.