Я решила выпить рюмку и уйти. Это был чудесный коньяк — ароматный, очень легкий. Его даже закусывать не хотелось. Я поставила рюмку, посмотрела на него и вдруг почувствовала, что не смогу вот так просто уйти сейчас. Может быть, мне показалось, но его глаза, обычно голубовато-холодные, наполнились каким-то теплом и светом, они были сейчас темные, почти синие и совсем другие. И весь он был совсем другой, такой, каким я ею никогда не видела. Мне показалось, что я увидела в нем какую-то робость, мне даже интересно стало.
— Ну, — спросила я, — теперь можно уходить?
— Нет, погодите. Еще немного. — Он улыбнулся, и это была не ослепительная улыбка, которая всегда раздражала меня.
— О чем мы будем говорить? — спросила я.
— О чем хотите, — сказал он. — Мне кажется, за все время мы с вами вообще не разговаривали.
— Пожалуй, — согласилась я.
Я смотрела на него, видимо, слишком пристально, он почувствовал, опустил глаза. И мне от этого стало еще забавней. Я, кажется, ощутила какую-то власть над ним и решила насладиться этой властью
— Послушайте, Хатаев, — сказала я, — объясните, пожалуйста, чю в вас сидит такое?
— То есть? — Он поднял глаза.
— Ну, понимаете, нельзя же сказать, что вы умнее всех нас, верно?
— Конечно, — великодушно согласился он.
— Нельзя сказать, что вы образованнее Лаврецкого. По знаниям вам ведь еще далеко до него — не так ли?
— Пожалуй.
— Тогда объясните, почему вам удалось все переворотить, переиначить по-своему, и мы все ворчим, но все-таки идем за вами?
Он улыбнулся, помолчал. Потом посмотрел мне прямо в глаза.
— Хотите, скажу?
— Хочу.
— Только надо еще выпить.
— Пейте.
— А вы?
— Я чуть-чуть.
— Он налил два бокала с краями. Я отпила немного, а он — залпом, все до дна.
— Ну, — торопила я его.
Тогда он встал, подошел ко мне и вдруг с силой притянул к себе забинтованными руками.
— Вот и все, — сказал он хрипло. — Вот и все.
Федор болел недолго. Собственно, он почти и не отсутствовал в институте — три дня были праздники, а после них он сразу же появился. Правда, с забинтованной головой, но тем не менее веселый, даже возбужденный и шумный более обычного.
Весть о том, что произошло в тот вечер, уже облетела институт, ей даже был посвящен специальный выпуск стенной газеты с выразительными иллюстрациями в стиле "Тысячи и одной ночи".
Отдел, блуждающих токов ходил в именинниках. Был момент передышки, Федор не торопился разгонять всех по объектам, сидел писал что-то в своем кабинете, и все наслаждались давно не виданным покоем.
