Ворота институтского двора были заперты. Они остановили машину, а сами обошли здание, прошли через главный вход На втором этаже играла музыка, мелькали в окнах веселые тени — вечер еще не начался, народ только собирался.
— Весь люди как люди, — с завистью сказал Ильяс. — Праздник — веселится. Не праздник — работай У нас — вес наоборот.
— Ладно, старик, не ворчи, — ласково отозвался Ким. — Все сделаем, еще успеешь потанцевать.
— Думаешь, успеем?
— Пошли быстрей.
Они пошли в глубину двора, туда, где под навесом смутно угадывались очертания фургона. Здесь было тихо и сумрачно, не долетали звуки музыки, и почти не попадал свет дальнего фонаря Под ногами плескались дождевые лужи.
— Странно, — сказал Ким, — по-моему, в фургоне что-то светится… Посмотри…
— Да нет, отражает, наверно. Уже сто лет никто не был.
Они обошли машину и увидели, что задняя дверца приоткрыта, и из нее действительно падает полоса слабого света.
— Странно, — опять сказал Ким.
Он открыл дверцу. В машине, привалившись плечом к борту, сидел Лаврецкий.
Он даже не обернулся, когда открылась дверца. Сидел сгорбившись, только голова его чуть дрогнула.
— А-а, Ким Сергеевич, заходите, — сказал он, почти без всякого выражения. Ким стоял в нерешительности.
— Вот уж не ожидал, что увижу вас сейчас, — сказал Ким растерянно и влез на ступеньку.
Лаврецкий молчал, будто не слышал. Потом сказал:
— Захожу сюда иногда. Думаю.
Ким вошел внутрь, притворил дверцу. А Ильяс по привычке стал обследовать фургон снаружи, это было слышно по толчкам и постукиваниям.
— Как живете, Ким Сергеевич, давно мы не виделись, — все так же, без всякого выражения спросил Лаврецкий. Глаза его были устремлены на доску приборов.
— Да, верно, странная жизнь пошла. Работаем под одной крышей, а видимся, можно сказать, по праздникам..
— Разве что под одной крышей…
Ким нервничал. Он не знал, как завести разговор о приборе, а время идет. Время идет — там ждут.
— Это хорошо, что я вас сейчас встретил, — сказал он. — Очень хорошо. Как вы думаете, приборы здесь, в этой сырости, не теряют класса точности?
Лаврецкий впервые проявил заинтересованность. Он задвигался, перевел взгляд на Кима, и тот увидел давнюю горечь в его глазах.
— Класса точности? — переспросил он и невесело усмехнулся. — Я думаю, они скоро вообще выйдут из строя.
— Да, сыро здесь очень, — Ким поежился, — нельзя, видимо, держать лабораторию на открытом воздухе. Я поговорю с Катаевым… Кстати, Игорь Владимирович, не разрешите ли вы снять на пару часов емкостный прибор, крайне нужно, и тут же — на место. Катаев очень просил.
