— А, может быть, посидим у меня. Чего это ты решила — в такую погоду?
Она опять подняла на него свои остро поблескивающие, чуть прищуренные глаза, и у него запершило в горле.
— Ладно, я быстро, — сказал он. — Посиди пока. Может, плащ снимешь, я посушу?
— Не надо, я так. Ты ведь не долго?
Он собрался, положил в карман плаща сигареты, спички, проверил, есть ли с собой деньги.
— Обедать не ждите, — сказал он Альке. — Едем к Лаврецкому в больницу. Они спустились по лестнице, вышли из подъезда и пошли между домами.
Здесь было сравнительно спокойно, чуть косой дождь равномерно сек спину. Но вот они вышли на открытое пространство, и тут же ветер подхватил и швырнул в лицо целую пригоршню дождевых капель. Они звучно ударились о клеенку, откатились, и опять ударились, словно твердые мелкие градины. Он поднял воротник, вытер лицо ладонью.
— Случилось что-нибудь? — спросил он.
— Ничего нового… А до сих пор, по-твоему, ничего не случилось?
Она отвернула голову от ветра, и он видел только блестящий конус ее капюшона.
— Не знаю, — сказал он. — По-моему, ничего. Во всяком случае ничего плохого.
— Ты в этом уверен? — Она резко обратила к нему лицо, оно было совсем мокрое.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Мне кажется, все нормально. Даже здорово.
— Еще бы! Лаборатория удостоилась такой чести! Она будет самостоятельным отделом. Представляешь, на какую высоту поднял науку твой друг?!
— Не понимаю, чего ты злишься. Можешь его не — любить, но объективно он же сотворил великое дело.
— А во имя чего — ты думал? Наука его в этом деле, интересует или положение, возможность быть на виду, возможность действовать, создавать шум вокруг, чтоб все видели — это он, он сделал, он пробил, он организовал!..
Они уже вышли к остановке, и люди, ждавшие автобуса, стали оборачиваться — с такой негодующей страстью она говорила.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — сказал Ким как можно более мягко и умиротворяюще. — Прежде всего не надо горячиться. Надеюсь, ты не собираешься говорить все это сейчас Лаврецкому?!
Она одарила его уничтожающим взглядом и только собиралась резануть что-то, как подошел автобус, и это выручило Кима, потому что брать автобус пришлось штурмом. Каким-то чудом Ким втиснул Женю, а сам остался на подножке, нажатый наполовину закрывшейся дверью.
Так они проехали три остановки — благо никто уже не пытался садиться: плащ Кима, развевавшийся снаружи, красноречиво сигналил, что это бесполезно.
Через три остановки перешли на троллейбус, стало просторнее, даже сели. Женя хмуро глядела в окно.
