Она хотела сказать, что это ничего не меняет, что это все равно, что он так или иначе уходит от нее — будет он здесь, под этой крышей, или нет, но она только тихонько вздохнула, постаралась улыбнуться и сказала:
— Ладно, иди… Ждут тебя…
Они еще долго сидели рассчитывали. Анна Ильинична слышала, как они договаривались считать отдельно друг от друга, потом сверяли результат и опять считали. Потом у них получилось, видно, что-то разное — они стали спорить.
— Вот здесь мы путаемся, вот здесь, в этом месте, — кричал Жора, — нельзя тут суммировать токи!
— Ну почему? Почему? — охрипшим голосом вопрошал Федор.
— Потому что максимальное значение будет всегда меньше, чем арифметическая сумма…
— Как же считать?
— Как-то иначе… Тут сообразить надо.
— Он прав, пожалуй, — сказал Ким, — я тоже печенкой чую, вот здесь что-то не так… А если поехать прямо сейчас к Лаврецкому?
— Нельзя, — сказал Федор, — у Старика вчера приступ был…
— Да что ты! Откуда знаешь?
— Ездил вчера и попал в переполох. Сам врача привозил.
— Так, может… А сейчас как?
— Сейчас ничего, отпустило… Но тревожить его…
— Чего объясняешь! А что, если к Гурьеву? — сказал
Жора.
— Это мысль, — поддержал Ким, — поехали к Вадиму Николаевичу прямо сейчас. Надо выяснить, пока свежо. Мне все равно в центр надо.
Они быстро собрались, и Ким открыл дверь в комнату Анны Ильиничны.
— Я скоро вернусь, мама, — сказал он быстро и как-то виновато, — мы ненадолго к Гурьеву… Очень нужно.
Он замолчал, ожидая, что она скажет, но она сделала вид, что спит, ей не хотелось сейчас говорить ничего, не хотелось смотреть ему в глаза и видеть в них то, что она и так знала: дело не в Гурьеве, ему просто надо уехать из дома.
Запись в тетради
Он пришел около десяти часов вечера, когда я уже перестала ждать его. Мы договаривались встретиться часов в семь, хотели пойти на концерт немецкого органиста, но Ким не пришел, не было его ни в семь, ни в восемь. Я решила — не придет, завелась с уборкой, потом решили мы с мамой печь пироги, тесто поставили.
И вдруг — стук в дверь. Мама открыла, а это он, стоит с виноватой улыбкой, просит позвать меня. Еле мама его затащила в комнату, усадила за стол, а у меня так на кухне все из рук валится, как раз в это время в духовку ставила. Хотела побыстрей, ну и, как обычно в таких случаях… Потом я руки наспех помыла, скинула передник, вышла к нему, а щеки, чувствую, пылают — то ли от духовки, то ли от смущения. И главное — никогда со мною такого не было, злюсь на себя и чувствую, что краснею еще больше.
