— Садитесь. Вы уезжаете, чтобы выйти замуж за Герда Беккера?
— Да.
— Вы с ним живете в Западном Берлине? В одной квартире?
— Разумеется.
— И ваш будущий муж уже все устроил, так? Он уже давно живет в этой квартире, так?
Я уверенно кивнула:
— Да, разумеется.
Пока тот, что сидел справа, вел допрос, его брат рылся в бумагах, казалось, он что-то искал.
— Послушайте, ведь все это уже внесено в протокол. Только на прошлой неделе я была в госбезопасности, там речь шла исключительно о господине Беккере.
— Вот как? Что это был за допрос, фройляйн — или фрау Зенф? Нелли Зенф. Вы уже были замужем.
— Нет, вы же знаете.
— Даже за отцом ваших детей?
Я покачала головой.
— Так что же?
— Нет.
— Но именно теперь вы пытаетесь выйти замуж, так?
Именно теперь? Терпение, сказала я себе. Терпение, только не терять самообладания. И я ответила:
— Да, я этого хочу.
— А отец ваших детей?
Я неприязненно взглянула на брата, сидевшего справа.
— Вы же знаете.
— Что? Что мы знаем? Вы не желаете отвечать?
Они хотят тебя позлить, подумала я, ничего страшного, они просто хотят тебя позлить. Какое удовлетворение мог получить этот мелкий чиновник при власти от подобных вопросов и ответов?
— Западный муж подходит вам больше?
Я кивнула, дернула плечом. Что я знала о западных мужчинах и о западном муже как таковом, о том, подходит он или нет — для каких целей? Герд помог мне создать иллюзию, это ему очень хорошо удавалось.
— Ваша мать тоже не была замужем. Похоже, у вас в семье такая традиция, верно? Свободный брак. Внебрачные дети. А мы, выходит, должны вам поверить, будто вы там выйдете замуж?
— Это было не так-то просто.
— Простите, что?
— Для моей матери. Не так-то это было просто. Другие законы, другие нравы. Сначала им не разрешали, потом они и сами не хотели.
Близнецы смотрели на меня в недоумении. Пока тот, что справа, не сказал левому, не поворачивая головы:
— Евреи.
Левый рылся в бумагах, постукивал указательным пальцем по какой-то странице и бормотал что — то вроде: "Да их ведь уже нету… Их вообще больше нету".
— Ваша мать была еврейка? — Правый таращился на меня, разинув рот.
— Она и по сей день еврейка. Да. Нет, она неверующая. Теперь уже неверующая. Во всяком случае, в Бога она не верует. Она верует в коммунизм, но это вам известно.
— Ты это знал? Она была знаменитой?
Едва лишь немец прослышит про выжившего еврея, он сразу думает, что это, наверно, знаменитость. Громкая слава представлялась единственной возможностью избежать какого-либо из верных способов умерщвления. Если кто-то спасся, значит, он был знаменит, не в последнюю очередь потому, что спасся. Левый листал бумаги в папке и пальцем указывал то на одну, то на другую страницу.
