— Вот уж верно — у тебя нюх! Сейчас я расскажу, почему мой интендант скрывает свое истинное лицо, и ты поймешь причину, мешающую нам выплатить тебе долг, о чем я весьма сожалею, ибо ты, мне кажется, верный слуга. Моего настоящего интенданта, некоего Хасинто, вот уже лет пять тому назад хватил удар: у бедняги оказалась парализованной вся правая сторона, он потерял дар речи и с тех пор не встает с постели — несчастный, покрытый язвами, — и ожидает одной лишь смерти. Офицерскую форму ему купили незадолго до болезни, взяв его зарплату вперед. Я теперь не могу назначить нового интенданта — мне нечем платить ему и не на что купить другую одежду. У меня нет даже свободных денег на то, чтобы выкупить у жены Хасинто форму ее мужа, — вот такие мои царские дела! Эта самая жена паралитика придумала один выход: золовка больного приклеивает усы, надевает его костюм и выдает себя за мужчину. Тогда жалованье, вернее, надежда получить его в будущем остается в семье, а я получаю интенданта, без которого мне не обойтись, ибо инвентаризация — один из столпов стабильной монархии. Делать было нечего, и я согласился. Итак, Рахел, мой офицер — женщина, служившая раньше прачкой в детском приюте; там она научилась отлично считать верхнюю одежду и белье, отмечая каждую вещь крестиком или галочкой, а вовсе никакой не твой Флегелон, правая рука моего пасынка Ореста.
Несмотря на то что это была первая разлука с тех пор, как любовь соединила их судьбы, Клитемнестра спокойно поджидала возвращения Эгиста. Большую часть времени она посвящала раскрашиванию акварельными красками этикеток для банок с ежевичным вареньем и для коробок с айвовым мармеладом — и то, и другое являлось вершиной ее кулинарного искусства. После обеда царица прогуливалась по террасе с котом по имени Тинин на руках, играя неаполитанским зонтиком с длинной бахромой. Сейчас она уже не могла спуститься погулять в сад, потому что двое оставшихся во дворце слуг, чьи предки были в далекие времена царскими рабами, разбили там огород и собирали отличный чеснок и отменную столовую свеклу, а остальную часть старого сада превратили в луг, используя для полива воду из ванны, куда погружали свои тела древние цари перед тем, как умастить их благовониями. На лугу паслась единственная оставшаяся от царского стада корова остфризской породы; она давала много молока, а мясо от ее приплодов делили пополам царь и двое слуг. Эгист сдавал в аренду земли, доставшиеся ему в наследство от матери, и крестьяне расплачивались с ним, привозя по осени в царские закрома немного меду и ржи, а в конце рождественского поста — вина и чуть-чуть свинины. Каждый год в январе сенат утверждал дополнительные ассигнования на соль и перец для царей и вот этими продуктами должна была довольствоваться августейшая чета. Со времени царствования Агамемнона во дворце остались два шкафа рубашек, которые потихоньку перешивали на Эгиста; поскольку их приходилось укорачивать, из лоскутов выходили к тому же отличные носовые платки. В гардеробе прежнего царя нашлись и две дюжины плащей, Клитемнестра забрала их себе и каждый год перешивала какой-нибудь из них — выходили чудесные платья. Ее модели всегда отличались большим декольте и изящной отделкой бисером и лентами. Когда царица впервые появлялась на публике в своем новом наряде, она посылала сообщение в газету и требовала поместить его на первой странице в рамочке. Клитемнестра всегда допытывалась у интенданта, следуют ли ее моде дамы из высшего света, и тот отвечал, что всем им очень бы этого хотелось, но одни не отваживаются подражать ее величеству, а другие не могут найти портниху, которой бы так замечательно удавался крой лифа, юбки или японки.
