Моим ближайшим соседом по скамье был Антон Иванович, доцент, худой и остроносый, чем-то похожий на молодого Гоголя. Всю дорогу он запахивал серый потёртый плащ без пуговиц и придерживал на ухабах то очки, то старую зелёную шляпу. В горы он ехал впервые, жадно глядел на всё вокруг, беспрерывно задавал вопросы Апсилею, Васе, Андрею Силычу и так ёрзал на скамье, словно сидеть мешал ему острый гвоздь. То он не сводил глаз с Бии: её путь далеко-далеко в степи отмечали крутые берега слева и густые заросли осин и тополей справа; то любовался пустельгой, которая сидела на проводах, раскрыв рот от жары; то начинал разговор о синих горах, показавшихся далеко впереди. А выскочив из машины, он убегал в поля, что-то выискивал там, нюхал, растирал между ладонями, рассовывал по карманам. Потом подбегал к шофёру и давал ему какие-то совсем нелепые советы. Но шофёр с досадой отмахивался от него, как от мухи. Тогда он валился на горячую землю рядом с Апсилеем и восторженно произносил:
— Чуден, чуден край!
А пассажиры, особенно женщины, говорили, поглядывая в его сторону:
— Чудной какой-то! Смурной! Учёный, что ли, или просто так — не в себе?
А между тем Антону Ивановичу следовало бы торопиться: на Телецком озере его поджидали студентки, он ехал руководить их практикой в горах и в тайге. Но на каждой вынужденной остановке ему попадалась то интересная травка, то жучок, то бабочка.
Он, как мальчишка, бросался на всякую всячину и оживился ещё больше, как только кончилась степь.
А степь оборвалась как-то сразу. Попетляли мы немного среди холмов, и сразу же начался горный Алтай: страна тайги и бурных прозрачных рек, край медведей и глухарей, тайменей и хариусов.
Дорога потянулась среди синих гор. У обочины замелькали высокие сосны, ели да стройные пихты, которые упирались острыми вершинами в облака. Наконец показались и кряжистые, могучие кедры, густо унизанные ещё незрелыми фиолетовыми шишками.
Солнце скрылось за высокой горой, и сейчас же потянуло прохладой. За поворотом подбежала к самой дороге прозрачная, хрустальная Бия. Она с грохотом билась в серые отвесные скалы, бесновалась на порогах.
В широком, просторном плёсе вода вихрилась воронкой в чёрном омуте и крутила кедровую шишку. Видно, кто-то сорвал её в верховьях, увидел, что семена ещё не созрели, и бросил в воду. Река подхватила её и понесла, закружила и будет нести вниз, пока не выбросит на каменистую отмель.
Совершенно неожиданно грохнул выстрел, и машина остановилась. Шофёр вылез из кабины, ударил носком в спущенную камеру и закричал:
