Ирина собиралась восвояси, крутилась перед зеркалом. Она была хороша собой – как глянцевая картинка. Лакированная красотка! Идеальный цвет лица, пышные волосы, стройная фигура без недостатков и декоративных излишеств. Она умеет себя держать, она не дура. Она будет хорошей женой политику.
– Я провожу тебя, – сказал он Ирине и спустился вслед за ней по лестнице. На лестничной площадке копошилась Зинаида Германовна, старая нянька, всю жизнь жившая в семье Красновых. Владимир поморщился. Вот еще одна пыльная рухлядь, и у Ирины наверняка зачешутся руки ее выбросить. Германовна переставляла цветы в вазе – огромные гладиолусы, которых Владимир Краснов терпеть не мог. Он вообще цветов не любил. Цветы напоминали ему Александру и ее дочь. Как она ее назвала? Кира! Сума сойти…
Ирина наконец уехала, запечатлев напоследок на губах жениха длительный вкусный поцелуй. Владимир пошел обратно. Германовна все также суетилась на площадке. На нее падал яркий солнечный луч из открытого окна, и она казалась еще старше в пронизанном пылинками золотом луче, рядом с чистыми бутонами не раскрывшихся в полную силу цветов. А руки-то! Бог мой, какие руки у этой вечной домработницы! Пятиконечные крючья, покрытые сухой, как пергамент, полупрозрачной кожей!
– Сколько же лет тебе, Германовна? – спросил Владимир, повинуясь внезапному порыву.
Германовна не удивилась вопросу.
– Значится, сто лет уже исполнилось. Я, признаться, уж и считать бросила года-то.
– Ничего себе, – совершенно по-мальчишески протянул Владимир, присвистнув. – Я думал, меньше. Так тебе сто лет уже, старая! Дай бог каждому!
– Бог тут ни при чем, – наставительно произнесла нянька. – Говори правду, пей чистую воду, ешь вареную пищу. Вот правило, которое стоило бы перенять каждому, кто хочет жить долго и быть здоровым. Сам ВИДИШЬ: и хожу сама за собой, и без ума не осталась. Только память подводит, и глаза хуже стали видеть. Я еще, миленький, твоего прадеда помню. Значительный жил человек, сейчас таких нет. Все книги писал про магию. А потом застрелился – от разочарования, надо полагать.
– Это какой же прадед? – начала соображать Краснов.
– Это Пал Тимофеич Смирницкий. Дедом он твоей покойной матушке приходился, со стороны отца. Иной раз как посмотрю я на тебя – вылитый Пал Тимофеич! Тоже вот такой высокий, из себя представительный… Только он никому собой крутить не позволял, – неожиданно закончила Германовна.
Такой поворот разговора не очень понравился Владимиру Дмитриевичу. Но интересную беседу прерывать не хотелось.
