— А что? — спросил, улыбаясь, майор.
— Пехотинец говорит, — смеялся Бачо, — если уважаемое начальство снисходительно, значит, готовит какую-нибудь пакость.
Офицеры расхохотались. Лицо Арнольда оставалось неподвижным, только в глазах блеснула искорка иронии. Майора, видимо, покоробила развязность Бачо, но смех был настолько единодушен, что он тоже улыбнулся; правда, улыбка была кислая и вынужденная. Маленькими черными глазами он исподлобья враждебно и пытливо оглядел своих офицеров и обратился к Бачо:
— Ты сегодня ночью, конечно, ничего не слышал, кроме собственного храпа?
— А что случилось, господин майор? — заинтересовался Бачо.
— То, что двенадцатый батальон окончательно осрамился.
— Где? Как? — посыпались вопросы со всех сторон.
— Под Кларочкой. Представьте, они на сегодня в ночь назначили атаку, начали кричать «райта, райта![7]», но никто не двинулся с места. Господа офицеры не сумели вытащить солдат из окопов. От шума итальянцы сначала растерялись, а затем, сообразив, в чем дело, открыли по ним ураганный огонь и к утру с Монте-Клары пустили газы.
Майор говорил презрительно и высокомерно о позоре двенадцатого батальона.
— И много там осталось? — спросил командир второй роты обер-лейтенант Сексарди.
— Больше половины, — не задумываясь, выпалил майор. — Но так им и надо.
Это заявление произвело совершенно неожиданный для майора эффект: офицеры нахмурились, а фенрих Шпрингер хрипло заметил:
— Половина! Хорош позор!
Наступила тишина, та траурная тишина, в которой обнажают голову перед могилой.
Дверь открылась, послышался легкий звон шпор, вошел высокий, не по-фронтовому элегантный капитан. Любезно поздоровавшись с офицерами, капитан подошел к майору и что-то тихо сказал ему.
— Это начальник штаба второго сводного полка, — шепнул Шпиц, ни на минуту не отстававший от меня.
— Господа офицеры, внимание! — сказал майор. — Сейчас к нам прибудут гости. Господин полковник Коша желает провести с нами беседу. Смирно!
Перед собранием остановился автомобиль. В зал вошел полковник Коша, подвижной, энергичный коротыш. Улыбаясь, он отвечал на приветствия.
— Вольно, господа. Сервус, сервус! — и махал рукой старшим офицерам.
За полковником тенью следовал рыжий веснушчатый фенрих. Под мышкой у фенриха торчала свернутая трубкой карта, на боку висела адъютантская сумка, а в руке он держал длинную тонкую указку.
Коша в сопровождении майора поднялся на эстраду. Почтительно склонившись перед коротеньким полковником, майор Мадараши о чем-то тихо докладывал ему. По мере рапорта майора на подвижном лице полковника улыбка сменялась выражением озабоченности.
