Только тишь стояла кругом. Солнце ярко светило, река серебрилась.
«Видно, время пришло! — радостно подумал охотник.— Видно, пора пришла людям про земное тепло рассказать да места показать».
Смотрит на гостей, радуется, а они по острову ходят, оглядываются. А потом Сеньку-старшего и спросили:
— Как зовут люди твой остров чёрный?
Посмотрел вокруг Сенька, прищурил глаза, почесал пятернёй седую голову, пожал плечами да и говорит:
— Тут! Тут Сенькин пай! — И снова обвёл рукой весь простор вокруг Югана.
— Сенгапай? — переспросили его люди.
— Ага-ага, Сенгапай! — добродушно согласился охотник. — Тут тепло земли живёт много-много. Сенька-младший казать будет. Он знает, — улыбнулся охотник.
И молва про остров пошла неслыханная. Нефтяною кладовушкой это место люди стали звать. А когда пришла пора, то Сеньку-младшего, как хозяина острова, задвижку открыть просили. Та задвижка была от большой трубы, по которой люди собрались отправлять земное тепло. В тот день народу на горелом острове было видимо-невидимо.
Смотрят: Сенька-младший идёт — и не узнать его. Разнаряжен по-праздничному: малица белая, как лебяжий пух, вся расшита по рукавам и подолу рисунками замысловатыми, на ногах бродни новые, перевязанные у колен разноцветным шнурком с кистями пушистыми. На широком сыромятном ремне в ножнах висит нож охотничий с разукрашенной рукояткой да табакерка отцовская с амулетами.
По-хозяйски подошёл к задвижке Сенька-младший, улыбнулся всем, вздохнул полной грудью и открыл её. Заурчало что-то в трубе, зашумело.
Припал Сенька ухом к трубе да как закричит от радости:
— Идёт! Идёт! Земное тепло идёт!
Рогатый был старшина Хозумко. Оленьим пастбищам счёта не знал, сам в стада редко ездил — ленился да морозов боялся, хотя и в тундре вырос. Всю работу за него пастухи делали. А он любил больше под тёплыми шкурами лежать, да чтобы они поближе к теплу постланы были.
Разомлеет у тепла Хозумко, распарится, по щекам и шее капельки пота покатятся, нападёт на него зевота. Вытянется он под шкурами, хлопнет несколько раз в ладоши. Вздрогнет у стенки чума куча оленьих шкур. Вначале одна скатится, потом другая, третья — и высунется из-под них седая косматая голова морщинистого старика с большими горбами на спине. Закашляет старик громко, вытрет нос подолом широкой красной рубахи и, переваливаясь на кривых коротких ногах, подойдёт к огню, сядет перед Хозумкой на корточки, поговорят.
— Ну как, шаман Янко, выспался? — спрашивает Хозумко, всё ещё зевая.
