Тычками и пинками проводил он своих знакомцев до первого этажа, схватил обоих за шиворот, вышиб их лбами дверь в подъезде. И с каждым ударом крепла рука Зайцева, отраднее становилось на сердце.
— Старик, прости, — гнусавил толстый, стараясь вырваться из рук Зайцева. — Ошиблись мы… Прости, старичок!..
— Ой, хватит, браток? — сипел худой. — Век не забудем…
Грузчики побросали свои ящики и наблюдали драку.
— Ой, горе, горе, горе! — вопил худой после каждого удара.
— Ой, бяда, бяда, бяда! — подпевал ему толстяк, приплясывая.
Первым вырвался толстяк, оставив в горсти у Зайцева клок бушлата.
С невиданной быстротой помчался он через двор под веселое улюлюканье грузчиков.
— Ну, ступай и ты, — отпустил Зайцев и худого. — Больше не приходи, не то хуже будет.
Худой прижимал руку к груди, пятился и кланялся, пятился и все кланялся, пока не пропал за углом.
Зайцев пошел к подъезду. Проходя мимо грузчиков, вдруг остановился:
— Ну-ка, дай ящик поднять…
Выдернул громадный ящик, легко поднял его над головой, так же легко опустил.
— Легкий, — сказал он. — Килограмм сто…
— Сто сорок нетто, — уточнил щуплый грузчик со следами ногтей на расцарапанной щеке.
— Вот у кого жена-то счастливая! — похвалила Зайцева рыхлая заведующая. — Как за каменной стеной небось…
— Жены пока не имею, — признался Зайцев. — К прискорбию и сожалению…
— И не жалей! И не жалей, парень! — горячо заговорил щуплый грузчик с расцарапанной щекой. — И не жалей…
— И не жалею! — звонко протрубил Зайцев, повернулся и пошел домой.
На этой ноте, по-видимому, следовало бы и закончить отсчет описываемых событий, но, дойдя уже почти до своего подъезда, Зайцев, как и в самом начале, снова увидел под стеной дома безмятежно спящего человека.
Человек лежал на боку, подложив под щеку ладонь, подтянув одну ногу к животу и выпрямив другую, и вся фигура его напоминала позу бегуна, которого изображали когда-то на значке ГТО.
Зайцев поглядел в небо, понимающе улыбнулся, затем сунул руку в карман и вытащил оттуда несколько смятых купюр. Отобрал сторублевку, бережно ее разгладил, подумал и присоединил к ней от себя лично еще двадцать пять рублей, наклонился и сунул незнакомцу в расслабленный кулак. Сонный кулак этот, почувствовав купюры, тотчас рефлекторно сомкнулся.
Теперь стало хорошо.
