Но на протяжении последних пятнадцати дней неотложные дела удерживали меня в Париже. Я терзался, не имея сведений от Юбера, так как супруги Клеман неграмотны и не могли мне написать. И тут счастливый случай помог мне встретить друга детства, которого я не видел много лет, человека, преданного мне душой и телом. Я рассказал ему все и послал к Клеманам, чтобы он сообщил мне, как обстоят там дела. Прошло десять дней с тех пор, как Мариус уехал, а от него не было ни слуху, ни духу… И вот теперь я получаю письмо, которое… в котором…
У судьи Перрона недостало духа закончить. Но его вид, его поведение досказали то, на что у него не хватало слов.
Амели Дроп выслушала его рассказ с огромным волнением, но того взрыва отчаяния, которого можно было ожидать, не произошло. Она заговорила, лихорадочно захлебываясь словами и устремив взгляд в пространство:
— Нет, Себастьян, нет! Мой сын жив, я это чувствую… Материнское предчувствие не обманывает меня! Юбер исчез с фермы Клеманов, потому что его оттуда похитил мой муж! Я догадывалась об этом, а теперь знаю точно… И дата, названная в письме, тоже подтверждает…
— Что ты имеешь в виду?
— В апартаментах моего мужа есть секретные комнаты, куда я не имею доступа. Но я слежу… Я подслушиваю у дверей… И вот, на протяжении двух минувших суток я слышу, что в этих комнатах кто-то есть… Кто-то, кто лепечет детским голоском и поет детские песенки, — совсем так же, как мой маленький Юбер!
Обвив руками шею Себастьяна, она продолжала:
— О, теперь я чувствую в себе силу и решимость! Я вновь обрела любимого человека. И с его помощью я сумею вернуть моего ребенка! Поль Дроп негодяй, он похитил ребенка с корыстными намерениями. Но у Юбера есть мать и отец, настоящий отец. Объединив усилия, мы вернем нашего сына!
— Вы чувствуете себя лучше?
Больная, к которой профессор Дроп обратился с этим вопросом, была слишком слаба, чтобы ответить. Только губы ее слегка дрогнули и веки, опушенные длинными черными ресницами, на секунду опустились, прикрыв большие голубые глаза. Это движение означало утвердительный ответ, и профессор был удовлетворен.
— Я так и думал, — сказал он, — и я рад, что вы тоже это подтверждаете… А здесь, — продолжал он, прикоснувшись пальцем к шраму на плече больной, — все еще болит?
Пациентка снова шевельнула губами и опустила ресницы.
— Не унывайте, — сказал хирург, — терпеть уже осталось недолго, дело идет на поправку.
В первый раз он внимательно вгляделся в лицо больной, которую лечил уже несколько дней, и был поражен ее необыкновенной красотой. Конечно, лицо осунулось и побледнело от болезни, но черты сохраняли чистоту, мягкость и обаяние, а под атласной кожей начал проступать легкий румянец, знак начавшегося выздоровления. Роскошные волосы золотым нимбом окружали ее голову, эффектно выделяясь на белоснежном фоне подушки и простыней. Доктор невольно залюбовался этим лицом, казавшимся еще пленительнее от перенесенных страданий. В этот момент дверь палаты приоткрылась и заглянувшая в нее мадемуазель Даниэль поманила доктора.
