Но профессор, никого не замечая, быстро поднялся на третий этаж, где его поджидала мадемуазель Даниэль. Старшая сестра, будучи начальницей персонала, пользовалась большими правами, чем ее подчиненные. Поэтому она решительно обратилась к Полю Дропу:
— Господин профессор, — это был голос женщины, привыкшей отдавать распоряжения, — прошу вас на два слова по поводу больной из палаты двадцать восемь.
Доктор Дроп нахмурился:
— Потом, Даниэль, потом… Вы же знаете, сейчас время операции. Я и так опоздал, больной, наверное, уже полчаса под хлороформом…
— Только на одну секунду, господин профессор, — настаивала мадемуазель Даниэль, — У двадцать восьмой высокая температура.
— Сколько?
— Тридцать девять и три.
Поль Дроп поморщился:
— Ей ничего не давали?
— Нет, господин профессор. Как вы сказали, строгая диета, только чуть-чуть шампанского, разбавленного водой.
Врач ничего не ответил, он решительно отстранил со своего пути старшую сестру и направился в операционную, не обращая внимания на ее раздраженный и растерянный вид. Однако, сделав несколько шагов, он вернулся:
— В двадцать восьмой лежит эта дама из Перу, Конча Коралес?
— Да, господин профессор.
И она добавила почти умоляющим тоном:
— Уверяю вас, положение серьезное. Если бы вы могли уделить ей две минуты, всего две минуты… Но немедленно…
После секундного раздумья Поль Дроп повернулся и стал спускаться на второй этаж. Мадемуазель Даниэль с просветлевшим лицом последовала за ним. Она распахнула перед доктором дверь палаты № 28. Просторная комната со стенами, выкрашенными, белой краской, была погружена в полумрак. Посредине стояла кровать, в которой на белоснежных простынях лежала женщина. Покоившаяся на подушке голова с желто-восковым лицом казалась мертвой. Глаза больной были закрыты, а из полуоткрытого рта с трудом вырывалось хриплое дыхание. Молодая сестра с тонкими и чистыми чертами лица, сидя у постели, время от времени вытирала батистовым платком крупные капли пота, проступавшие на висках пациентки, которая, казалось, была в полном беспамятстве. Мадемуазель Даниэль не могла не обратить внимания на красноречивый контраст между молодой красавицей медсестрой и старой, обезображенной болезнью, Кончей Коралес.
Бросив взгляд на температурный лист больной, хирург спросил:
— Когда ее прооперировали?
— Позавчера… Вы же сами, господин профессор…
— Да, помню… Кажется, аппендицит?
— Фиброма, господин профессор. Это было утром в пятницу. Помните, еще дождик шел…
