Я взобрался на кромлех, на верхнюю глыбу-перекрытие, и вглядывался в даль, пока не заболели глаза. Никаких признаков мачт или парусов.
— Мы слишком далеко от моря, — сказала Мэри. Она не пыталась залезть наверх, тень ее виднелась в нескольких ярдах.
— Я увидел бы концы мачт и верхние паруса, если бы там было судно. Они бы парили над утесами.
— Слишком далеко!
— Нет, не слишком, если он около утесов. Может, он уже на скалах?
— Нет! — возразила Мэри.— Только два выстрела. Три означают, что судно подходит к берегу. Четыре — судно гибнет. — В завывании ветра ее голос терялся, тонкий и слабый, голос маленькой девочки. — Джон, скорей!
Я повернулся, чтобы слезть, и тут, поворачиваясь, увидел парус.
— Вот он! — закричал я. Он обозначился к югу, набор верхних парусов полностью оснащенного судна. — Мэри, иди сюда, посмотри!
Но она не полезла наверх. Я попытался определить направление, потом слез вниз. Мэри не было.
— Мэри! — крикнул я.
— Сюда, — позвала она. — Скорей!
Ее не было видно. Я пошел на голос, через бровку холма, во мрак долины.
— Скорей! — настаивала она, и я побежал вниз по склону. Через дюжину шагов рука схватила меня за лодыжку, и я рухнул на землю.
Я вскрикнул.
— Шшшш! Кто-то приближается.
Это был всадник, скачущий галопом по тому же маршруту, которым мы пришли сюда. Темная масса на пустоши, затем силуэт на гребне; фырканье коня и стук копыт... Черная неровная фигура, рваные очертания развевающегося плаща. Все это неслось к кромлеху, к древней каменной могиле.
Лошадь встала, всадник соскользнул наземь. Я почувствовал руку Мэри вокруг моих плеч, она прижимала меня к земле.
— Он не должен нас увидеть, — прошептала она.
— Кто это?
— Мне кажется... Боюсь, не знаю.
Лошадь была между нами и седоком. Мы видели ноги человека под ее брюхом, более ничего. Он шагнул к кромлеху и проник внутрь через каменную осыпь.
— Он пошел внутрь, — отметил я.
— Никто не отважится проникнуть внутрь. Лошадь опустила голову и щипала траву.
Она шагнула вперед, повод не сдерживал ее. Только один шаг. И остановилась.
Мы услышали клацанье металла о металл. Затем стук сапог о камень. И порыв ветра, взвывший в кромлехе, как погибшая душа.
В этот момент человек снова появился снаружи. Но по-прежнему мы могли видеть только его ноги, пока он не взобрался в седло. И тут он превратился в какой-то серебристый след, во что-то потустороннее. Он держал что-то громоздкое, кубическое, подвесив это перед собой, прежде чем схватить поводья и тронуть лошадь пятками. Он развернул животное.
