— Намажь жиром ноги. Ведь они будут у тебя в воде, когда ты сядешь верхом на мою спину. Слой жира защитит их от холода.
— А долго мы будем плыть? — спросил Самбос.
— Две недели. Я и моя жена Афалина поочередно повезем тебя на своих спинах. Остальные дельфины образуют круг. Мы поплывем в центре этого круга. Чир Нику мы поручим роль связного между нами и любым дельфином из стаи. Специальные наблюдатели пойдут на глубине, чтобы предотвратить всякую случайность. Но надо запастись пищей. Мы наловим сейчас рыбы, а ты навяль ее на солнце.
С этими словами дельфины исчезли. Но уже через мгновение они появились, неся рыбу. Самбос собрал ее, очистил и разложил на камне.
Прилив кончился. Верхушка валуна так и не скрылась под водой. На жарком солнце рыба провялилась быстро, Самбос связал ее поясом и повесил на шею, как ожерелье. Ему не терпелось побыстрее отправиться в путь. Потом он намазал ноги жиром, посадил Мяка на плечо, а сам сел верхом на Ник Бака.
Дельфины плыли быстрее самого быстрого корабля. День сменился ночью, а вокруг мерцал все тот же океан — только более таинственный. Лунная дорожка бежала впереди путешественников. Крепко держась за спинной плавник дельфина, Самбос заснул. Мяк спал уже давно.
Когда Самбос проснулся, света было так много, что его глаза сами собой превратились в маленькие щелочки.
Теперь он сидел на спине у Афалины. Справа плыл Ник Бак. Недалеко от них держался и Чир Ник, готовый принять и передать любое сообщение. Но все было спокойно. Афалина и Ник Бак менялись местами незаметно, когда Самбос спал. Делали они это так искусно, что Самбос ни разу не почувствовал, как его пересаживают.
К середине четвертого дня тело Самбоса онемело, ему очень захотелось подвигаться. Солнце по-прежнему обрушивало на океан весь свой жар. Если бы не белая куртка, Самбос, наверное, давно бы страдал от солнечных ожогов. А голову он обернул вторым поясом — получилось нечто вроде индийской чалмы или пиратской повязки. Казалось бы, отчего Самбос мог устать, сидя на спине мчащегося дельфина? Продвижение вперед не требовало от него никаких усилий. Но тело его ломило, есть совсем не хотелось. Сейчас он более, чем когда-либо, ощущал на себе всю тяжесть неподвижности. Правда, это было не колдовское оцепенение, от которого страдали его соотечественники. Его бездействие было вынужденным, необходимым как раз для того, чтобы освободить людей от неподвижности. Но как оно тяготило Самбоса! И как он ни размахивал руками, сколько ни наклонял, ни вращал туловище, этого было мало. Упражнения помогали только сначала.
