Мать испугалась, вскрикнула первым делом:
— Почему один?
Он объяснил:
— Ничего, успеете.
— Что ж, придется потерпеть,— сказал отец.— Ну как, сынок, сильно мы подались, или еще ничего?
— Вы молодцом.
— Стараемся.
Они, конечно, постарели и смотрели они на него как-то умиленно и растерянно, чего раньше у них не наблюдалось. В комнатах был наведен порядок — их ждали, но все равно чувствовалось и замечалось свойственное их дому неистребимое отсутствие уюта. По-прежнему на этажерке стояла знакомая фотография. Сели за стол. Отец разлил водку по рюмкам:
— За твой приезд, сынок. Как хоть ты там живешь, Сережа?
— Я нормально, мама. Как вы?
Ну, что же, они тоже без дела не сидят. Мать хорошо поработала на агитпункте, во время подготовки к выборам, отец — нештатный лектор райкома, выступает иногда с лекциями на предприятиях и в учреждениях. Еще хотелось бы ему написать воспоминания о революции и гражданской войне, ню вот слогам он не владеет, хорошо бы найти такого, кто бы мог обработать.
— А в Москве, значит, остановились у ее тетки? А родители ее где?
— Родителей у нее нет.— И не ожидая дальнейших расспросов, добавил: — Их арестовали в тридцать седьмом году.
Мать несла ко рту кружочек колбасы, и рука с вилкой замерла в воздухе.
— Ты серьезно?
— Конечно.
Она покраснела.
— Ты хорошо подумал?
— Я люблю ее, она очень хорошая.
— Чего уж теперь говорить,— сказал отец,— это нужно было обсуждать раньше.
— Когда вы женились, могли обсуждать с кем хотели, а мне эти обсуждения ни к чему. Я уверен, что ее родители ни в чем не виноваты. У плохих людей не рождаются такие дети.
— О! — воскликнула мать с иронией.— Морганизм. Поздравляю!
Сергей видел, что родители очень огорчены и переживают, стараясь не подавать виду.
О Лиде больше речь не заходила. Сергей скупо рассказал о работе, о пожарах, о прыжках. О Васе Мариманове и Петре Тележко.
— Да,— вспомнил ой,— а шинель моя где?
— Шинель? — опросила мать с чуть заметным смущением.— Зачем она тебе?
— Моя шинель, в которой я демобилизовался.
— Ее нет, я ее отдала нуждающимся людям, ее стал носить один мальчик, студент техникума. Зачем она тебе?
— Просто как память. Моя солдатская шинель.
— У тебя есть прекрасное пальто.
— Ну, хорошо, мама.
Он остался ночевать, лег во второй комнате и долго не засыпал, слушая, как стучат часы на кухне, вспоминал, как он лежал здесь тоща, после армии, не зная, куда приткнуться, с чего начать. Теперь он думал о себе и о Лиде, о ребятах, о Гущине, о подготовке к длинному трудному лету. Теперь он чувствовал себя прочно.
