Никто уже давно не обращался так к этому человеку: «лейтенант», или «товарищ гвардии младший лейтенант», или «взводный». Давно никто так не окликал его на улице. Он сам стал уже забывать эти слова. Иногда,— очень редко,— когда он сходил с троллейбуса и перед ним автоматически открывались двери, ему на миг казалось, что он делает шаг из самолета. Но это было так мимолетно, что он не обращал на это внимания. Сейчас он оглянулся и сразу же сказал:
— А, Лабутин!..
Они отошли в сторонку, оглядывая друг друга.
— Что-то потолстел, лейтенант.
— Курить вот бросил.
— А!
Сергей раньше никогда не говорил взводному «ты», но сейчас почему-то сказал, и это было естественно. Он достал «Беломор», и лейтенант протянул руку:
— Дай-ка одну все же испорчу.
Они с удовольствием смотрели друг на друга, их не тяготила эта встреча, как иные случайные встречи, когда нечего вспомнить, не о чем говорить.
— Карпова помнишь? — спросил лейтенант.— А Ку-дельникова? А Авдюшина?
— Как же! Были люди и нету.
— Н-да,— и лейтенант, как когда-то давно — Сергей сразу вспомнил это движение,— почесал мизинцем бровь.
— Демобилизовался, значит,— сказал Сергей чуть снисходительно.— Чего же так?
— Я же не военный человек. Да и армия сейчас совсем другая. Тоже поплавок нужен.
— Какой поплавок?
— Ну, знаешь, значок об окончании высшего учебного заведения. Да вот,— он отвернул борт пальто и открыл синий ромбик.
— Значит, уже окончил?
— Да. Теперь в аспирантуре.
— А я все старым делом занят. Прыжками.— И объяснил: — Пожары в тайге тушим. Профессия.
Лейтенант заинтересовался, стал расспрашивать:
— На лес прыгаете? Неприятно.
— Привыкли.
— Я, наверно, тоже буду скоро в ваших краях. Диссертацию готовлю: «Товарищ Сталин в сибирской ссылке 1903—1904 годов».
— Да, чуть не забыл. Со мной же там наши: Тележко и Мариманов.
— Ну? — обрадовался лейтенант.— Как они? Привет передавай.
— Ладно.— И снова снисходительно: — Адрес запиши.
Они обменялись адресами и разошлись на людной московской улице.
У Лиды болела голова, она плохо себя чувствовала.
— Можно завтра? — опросила она жалобно.
— Я же сообщил, нас ждут.
— Ну, поедем. Мне же самой хочется. Я просто боюсь совсем разболеться.
— Хорошо, я сегодня съезжу, повидаюсь, а с тобой дня через два поедем. Ты зато поправляйся...
Теперь уже не было никаких нищих в вагоне, но на станции, где он вышел, стояла такая же, как и прежде, снежная тишина. Прогудела за лесом, осыпая снег с ветвей, уходящая электричка, залаяли вдалеке собаки. Он шел по узкой бугристой тропинке вдоль забора — направо, опять направо,— неся чемоданчик с сибирскими гостинцами: матери — большой пуховый платок, отцу — шапку с длинными, до пояса, наушниками и ерунду — кедровые шишки. И тут ему встретился еще один знакомый: по другой стороне улочки, по такой же бугристой, то поднимающейся почти до высоты штакетника, то ныряющей вниз тропинке шел шофер, из-за которого все и получилось. Сергей сразу узнал его. Впрочем, может быть, сейчас он уже не был шофером. На нем было длинное зимнее пальто и зеленая бархатная шляпа, надетая задом наперед — бантом вправо. Он равнодушно скользнул взглядом по Сергею и прошел мимо.
