— Как в прорубь.
— Ох, он злился, когда я спрашивала, сколько заплатил.
— Горько!
— Все равно горько! Подсластить!
Они вставали, Сергей касался губами Лидиных губ. Было шумно.
— А ты, Петя, чего не женишься? Невест, что ли, мало? — это Голубева спрашивает.
— Я уже устарел. Маримановы сидят чинные.
— А Клара-то разоделась. Ты для кого это, Кларита, так вырядилась? Небось не для мужа.
— Ну, что вы — свадьба.
— Женщины одеваются для женщин, а не для мужчин,— это Петька,— а для мужчин они раздеваются
— Тьфу, дурак.
— Вася, пацан-то с кем остался?
— Колька с матерью.
— Сережа, дай я тебя поцелую. Ты, Лида, не ревнуй, я просто так. Дай и тебя поцелую. Живите счастливо,— это радистка базы.
— Был мороз очень сильный,— рассказывает Гущин, — думал, однако, пропаду. Доехал до дому — уже помертвел весь. Лена сразу полную ванну воды. Помнишь, Лена? Кипятку прямо напустила, раздела меня, я лег, а вода через две минуты холодная. Ей-богу. Помнишь, Лена?
— Как не помнить! Я горячую струю пустила, а (вода в ванне все холодная. Такой он был холодный. Представляете? Наверно, только через полчаса стала вода горячая в ванне.
— Спасла меня. Я уснул, встал как ни в чем не бывало.
— Горько!
— Андрей Васильевич,— почтительно говорит Кларита,— а вы как с Еленой Ивановной познакомились?
— Мы-то? Я болел. Помнишь, Лена?
— Ничего себе, болел! Представь, помню.
— Я болел, а она врачом уже была, пришла, можно оказать, с визитом. Ну не с визитом. По вызову приехала из города. Вот мы и познакомились. Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорят.
На миг что-то прошло по их лицам, смутная улыбка, воспоминание. Зима. Он плетется по вымершему поселку, прислоняется к соснам, не в силах идти от боли, а с сосен летит мелкий сухой снежок. Она входит в дверь. «Правильно, что клали снег на лицо, очень правильно сделали...» Дуся Оловянникова держит полотенце: «Давно врачом-то?..» Это только начало. Потом они сидят над книгой, над учебником геометрии. А за стеной лепечет гитара. Потом праздник, стадион. Потом Мишка... Инженер Валединский, отец вот этой счастливой невесты, подтянутый, бритый. И Перминов, боже мой, Степан Степаныч! И война. У нее — госпиталь, операции, перевязки без конца, плач, стоны, а у него аэродром, и самолеты с ревом разворачиваются над лесом. И — Мишка, Мишка...
— Да, давно это было.
— Горько! Подсластить! — кричат уже лениво, по обязанности.
— Давайте споем, — предлагает Мариманыч. — «Ходит слава боевая».
