Большие пожары | страница 61

— Андрей Васильевич, к вам.

— Да, да.

Он тряхнул волосами, зажег свет. Вошла девушка лет двадцати, может быть, чуть старше, поздоровалась. Андрей пригласил сесть, она не села.

— Что у вас?

— Андрей Васильевич, я хочу попросить вас, чтобы вы меня... чтобы вы помогли мне, помогли устроиться на работу к вам.

— К нам? А какая у вас специальность?

— Специальность? Специальности сейчас у меня нет. Но не в этом дело. Андрей Васильевич, вы меня, конечно, не помните. Но я училась в одном классе с вашим братом Мишей. И еще вы знали моего отца. Аркадия Викторовича Валединского.

— Лида?

Он был взволнован, растерялся:

— Лида! Как же ты, где?

— Я вообще сейчас нигде. Я работала на лесозаготовках, потом заболела.

Он замолчал, не зная, что сказать. Она тоже молчала.

— Лида, зайди ко мне завтра. Я подумаю, куда тебя устроить.— И, чувствуя, что надо еще что-нибудь сказать, опросил зачем-то: — Зайдешь? Только обязательно. Ладно?

— Хорошо. До свидания.

Когда она уже бралась за ручку двери, он окликнул ее:

— Лида! А ведь Мишка-то погиб...

Потом он шел домой, временами останавливаясь, кривясь от боли и стыда. Иногда он даже чуть слышно стонал. «Посоветуйся, посоветуйся,— повторял он про себя,— Елена Ивановна женщина толковая. Мужу с женой советоваться не зазорно».

— Почему ж ты не позвал ее к нам?

— Я не знаю. Как-то неловко получилось. Не знаю, не знаю.

— Где же она сейчас?

— Ну, Лева, ну, не знаю!

— Я боюсь, что она завтра может не прийти.

— Почему? Она должна прийти.

Назавтра он должен был ехать на аэродром, не поехал, отменил встречу в облисполкоме, сидел, ждал. И она пришла.

— Лида,— встретил он ее вопросом,— ты умеешь печатать на машинке? Ну, ничего, Голубева научит. Будешь секретарем-машинисткой. Ладно?

Петька Тележко теперь тоже работал на базе.

До этого он перебывал на нескольких местах — в СМУ-12 возил кирпич, известь, глину, что попало — не нравилось: грязная работа. Лес возить в город из леспромхоза было лучше, по крайней мере, действительно едешь, а не пятишься задам по стройплощадке, высунувшись из кабины и выкручивая до отказа баранку. А здесь дорога прямая, длинная, через тайгу. Тележко сидел свободно, придерживая одной рукой руль, опустив, когда позволяла погода, левое стекло и выставив наружу локоть. Темнело, он включал фары и гнался за их зыбким светом. Иногда сзади тяжело грохал на выбоине прицеп, крякнув, обдирая кору, слегка сдвигались с места бревна. Время от времени Петька длинно сигналил в ночь, просто так, от нечего делать,— знай наших. Потом впереди, за перевалом, возникало обычно зарево, оно разрасталось, как будто всходила луна или поднимался пожар, и вдруг появлялись лучистые кошачьи фары встречной машины. Они приближались, мигали, слабли, чтобы не слепить ему глаза, и встречная машина с шуршанием проносилась мимо — только что расстояние между ними все сокращалось, теперь оно с каждой секундой увеличивалось. Он подолгу стоял у переезда, у опущенного шлагбаума, ждал, пока не прогремит мимо, обвевая его песком и дымом, поезд... Но и здесь работать ему надоело: слишком уж были темные тоскливые ночи, слишком длинные ездки. Он устроился в торговую сеть — развозил промтовары со склада по магазинам в закрытом фургоне. Но вскоре обнаружились недостачи, раскрыли шайку жуликов, было долгое следствие, суд, и, хотя Петька был ни при чем, его тоже привлекли в качестве свидетеля. Это ему не понравилась. Тут как раз областной базе авиационной охраны лесов и обслуживания лесного хозяйства дали легковую машину, «Победу», для начальника, и прибавили одну штатную единицу. Тележко и стал этой самой единицей — по рекомендации Мариманова. У Васи вообще была идея — собрать всех своих вместе, весь взвод, всех, кто остался во взводе, с лейтенантом во главе.