Оловянниковы стали стучать к главному, и его жена, выбежав, закричала:
— Снег на лицо! Быстрей снег на лицо! Боже мой, это кровавая маска. Снег, снег на лицо!
А сам Валединский позвонил и послал за врачом машину. Врач, молодая женщина, Елена Ивановна, сказала, едва войдя:
— Это очень хорошо, что кладете снег, очень правильно.
Она сняла пальто и повесила на крюк рядом с гущинским, а сама, в белом халатике, высокая, прошла на кухню, стала мыть руки. Дуся держала полотенце, спрашивала:
— Давно врачом-то?
— Два года как окончила.— Она вернулась в комнату.— Ну, больной, как вы себя чувствуете?
Андрей, изображая улыбку, чуть раздвинул распухшие губы:
— Бодро.
— Вот и прекрасно. Здесь болит? А здесь? А здесь?..
Этот случай наделал много шуму. Выступая в клубе на общем собрании, Степан Степаныч Перминов сказал, что это можно расценивать как вражескую вылазку: хотели убить лучшего стахановца, бросили на рельсы. Приходили к Андрею из милиции, разузнавали: что да как, искали. Вообще, было много посетителей — и из комсомольского комитета, и из завкома, и просто так ребята заходили. Андрей лежал, смущенно улыбался. У него были сломаны два ребра, остальное вроде все цело. Здоровым был малый Андрей Гущин. Как-то раз зашла Нюрка, измененная завивкой, словно с чужими волосами, присела в пальто на краешек койки:
— Знаешь, Андрюша, я хочу тебе сказать, я ведь не виновата, — и посмотрела на него своими спокойными глазами,
— А я ничего и не говорю.
Однажды зашел главный, Андрей услышал из передней его негромкий голос, сопровождаемый Дусиным воркованием:
— Проходите, проходите.
Валединский был под хмельком. Андрей сразу это за метил. Наверно, заметила и Дуся. Он потоптался неуверенно, сесть было некуда: на единственном стуле стояли стаканы, бутылка с морсом.
— Ничего, ничего,— сказал Валединский сконфузившемуся Андрею. Он расстегнул портфель и достал несколько больших апельсинов — каждый завернут в папиросную бумагу с нерусской надписью. Андрей совсем смутился:
— Ну, зачем это вы? Лучше бы дочке. Ну, спасибо!
Главный поднял два пальца: «Поправляйтесь!» и вышел неловко, цепляясь за косяк расстегнутым портфелем. А в коридоре опять заворковала Дуся:
— До свиданьица, спасибо, что зашли!..
Валединский из дверей в двери прошел к себе, жена сразу вышла навстречу:
— Опять?
— Что опять? Что опять?
— Опять ты пьешь. И я поражаюсь, почему ты дружишь только с подчиненными?
— Как тебе не стыдно! И позволь заметить: во-первых, почему нельзя дружить с подчиненными? Во-вторых, я с ними не дружу, и, в-третьих, с кем, по твоему мнению, мне дружить — с директором?
