От пожаров до юрода было пятьсот километров, но и здесь — Валька изумился! — в воздухе чувствовался явный дымный привкус, и можно было, не щурясь, смотреть на солнце, как при затмении сквозь закопченное стекло, хотя самый дым и не был заметен.
А сейчас, видя вдалеке справа светлый, легкий, вроде безобидный, дым пожара, Алферов, как и летнаб, подумал о ребятах, спрыгнувших недавно в тайгу, наверное, уже подходивших к кромке. Как и большинство летчиков, он недолюбливал парашютные прыжки. Должно быть, это потому, думал он, что для летчика прыжок подсознательно связан с гибелью машины.
Второй нилот Глеб Карпенко, уступив свое место Бавину, задумчиво постоял немого сзади, между пилотскими креслами, потом прошел назад, в пассажирскую кабину, укрепил металлическое сиденье, сел и закурил. Он думал о девушке, о дочери командира их отряда, которую любил (или ему так казалось...). Во всяком случае, ухаживать за дочерью начальства было непросто, могли не так это понять и расценить. Он даже слышал недавно, как одна радистка сказала за его спиной: «Карьерный мальчик!..» Он несколько раз целовал дочку командира, но она разрешала ему это как-то отчужденно и недоверчиво, и это обижало его.
— Все! — сказал Бавин и хлопнул ладонью по планшету.
— Домой, Иваныч? — спросил Валька.
Всех летнабов базы называли почему-то только по отчеству, хотя все они были молоды, это как-то уже укоренилось, к этому привыкли.
— Домой! — Бавин снял форменную фуражку и окунул пальцы в густые светлые-светлые волосы, взъерошил их. Затем он шагнул в пассажирскую кабину, освобождая для Карпенко его место второго пилота, а сам уселся на поднятое металлическое сиденье и положил планшет на колени. Теперь он совершенно не замечал, что они летят, он слишком давно привык только к одному виду транспорта — самолету. Он стал размышлять о том, что прямо с утра надо подбросить продукты группе, которую ему прислали из соседнего отделения, а своим доставить взрывчатку. Он опять начал думать о своих ребятах, о каждом из них, ведь у каждого из них была своя история. Ему было приятно, что он их знает как облупленных.
Самолет уже заходил на посадку. Это было в самый раз, потому что солнце уже коснулось нижним своим краем зубчатого горизонта. А их оперативный аэродром, подставляющий под них свое летное поле, был открыт, как вещала его радиостанция, «для легких типов в светлое время».
