Потом их команда набилась в пассажирский поезд, и без того переполненный, и их повезли в Ленинград.
Прибыли вечером, построились около вокзала. Летел снежок. Строем они пошли на пересыльный пункт. Все повторяли: «Фонтанка, 90», «Фонтанка, 90». Проходили мимо каких-то смутно различимых на фоне снежного неба статуй. Открылись ворота, они вошли в глубь обычного казарменного двора, и скоро уже лежали на нарах. Три дня они провели на этой Фонтанке, 90. Ленинград посмотреть не удалось — каждую минуту вспыхивал слух, что сейчас подадут команду идти на вокзал. Москва была рядом, но Сергей уехать не мог — не было документов. На четвертый день их построили, они погрузились в машины и поехали на товарную станцию. Там уже стоял эшелон. В вагоне была печка, но никто не хотел ее растапливать. На перроне гремел оркестр, потом был митинг, представители славного города Ленинграда провожали солдат по домам и желали им счастья (а они даже не видели их города, только чуть-чуть с машины). Больше всего Сергея поразило то, что на перроне продавали эскимо. Он купил шесть порций и позвал Мариманова. Они сели на нары в холодном вагоне, бросив рядом вещмешки, и съели мороженое. Вася сбегал и принес в шапке еще шесть штук, они и это съели. Потом им раздали документы — все, теперь они на гражданке! — под гремящий марш эшелон плавно тронулся и пошел, набирая ход, сквозь редкую пелену снега.
Вечером, не дотянув километра до большой станции, остановились. Сопровождающий сказал: «Бологое». Еще в детстве Сергей слышал от кого-то, что это название не склоняется. И сейчас он не говорил как все: «Доехали до Бологого», а говорил: «До станции Бологое». Здесь эшелон сворачивал на восток. Непонятно было, зачем москвичей держали трое суток на Фонтанке, 90, ожидая, пока сформируется этот эшелон, если он мог довезти их только сюда. Сергей попрощался с Васей, маленьким, деловитым, трогательным, пожал руку. «Адрес помнишь? Ну, бывай!» Взял свои вещмешки и спрыгнул на междупутье. В их вагоне было еще двое москвичей, и они втроем медленно пошли к станции. И еще не успели пройти половины, как сзади просвистел паровоз, и эшелон тронулся по другому пути, к Уралу, к Сибири. Сергей шел с двумя солдатами-москвичами (почему-то слово «земляк» не очень подходило к москвичам), с ребятами, которых он видел-то всего несколько раз. Но теперь они уже были близки ему, он был связан с ними. А Вася Мариманов, с которым рядом он столько прошел и пережил, был уже где-то далеко и виделся смутно, как Тележко, как лейтенант, как весь их взвод.
