Чарльз шел к студенческому клубу, где он оставил свою машину. Он ощущал нервную приподнятость, вызванную недавней вспышкой гнева, но был доволен, что вел себя правильно. Страх перед последствиями он презрительно и гордо отвергал, хотя героическая поза несколько проигрывала от сознания, что противник, то есть дирекция и «сильные мира сего», все равно не рискнет выступить против него, так как не захочет показать себя в неприглядном свете. Но даже если выступит, он рад, что поднял меч в защиту принципиальности и гуманности, а на этом колледже свет клином не сошелся… Итак, он чувствовал себя хозяином положения, сумевшим уравновесить и тайнодействующие рычаги и явную для всех сторону дела, и был уверен, что сумеет убедить Леона Солмона в своей правоте, если намекнет на особые обстоятельства, не вдаваясь в подробности. И последнее.
Разве он, человек без предрассудков, идеальное воплощение здравомыслия, как заявила эта молодая особа, ей не пара? Он вдруг вообразил себя графом Моска – сдержанным, улыбающимся, отвешивающим учтивые поклоны, и, так как портрета героя великой книги не существовало, он не без удовольствия представил себе тонкое, умное, непроницаемое лицо Макиавелли.
Все еще под впечатлением этого образа, Чарльз вошел в вестибюль клуба и, дожидаясь, пока позовут мисс Сэйр, стоял в одиночестве поодаль от всех. Но, невзирая на его холодный, как ему казалось, и загадочный вид, несколько подвыпивших студентов с его факультета, считая, по-видимому, что им все дозволено, воспользовались случаем, чтобы отпустить нагло-фамильярные шуточки по его адресу. Чарльз был очень сконфужен. Он вспомнил, как попадал в такое же неловкое положение, когда еще студентом заходил за своей дамой сердца в женское общежитие, и там ее появлению на верхней площадке лестницы тоже предшествовали смешки и хихиканье по поводу «кавалеров».
Лили была в черном вечернем платье без рукавов, но очень строгого покроя. Никаких украшений, только плоская тяжелая золотая цепь вокруг шеи. Было что-то и от аристократки и от рабыни в этом подчеркнутом контрасте обнаженного тела, траурной материи и твердого кованого металла. Это совершенство, стоящее бешеных денег, было явно рассчитано на то, чтобы вызвать желание рвануть цепь, разорвать платье, растрепать прическу. Так вот какова его будущая подруга жизни, если он осмелится на ней жениться, с упавшим сердцем подумал Чарльз, Взгляд и улыбка Лили говорили, что она догадывается о его намерениях, вернее – подозревает в этом каждого мужчину, уверенная, что ни один из них не в силах устоять против ее «эротической привлекательности».
