Все молчали, и Чарльзу казалось, что он еще слышит свой голос. Потом заговорил Сэйр:
– Ладно, Осмэн, я принимаю ваше условие. Кстати, было полезно узнать, что у вас на уме. Но я совершенно не требую, чтобы меня любили, лишь бы делали то, что мне надо.
– Вот видите, молодой человек, – спокойным тоном сказал сенатор Стэмп, – при всей вашей вспыльчивости, которую я вам прощаю, вы сами предложили именно то, о чем я вас несколько минут назад просил. Охотно предоставляю вам свободу действий. Жду вашего звонка здесь в начале одиннадцатого или оставлю номер, по которому вы сможете нам позвонить.
Оба джентльмена покинули кабинет. Чарльз и Нейджел остались вдвоем.
– Я вас провожу, – сказал Нейджел, и было видно, что он дрожит. – Нет, не туда, там такая толчея. Сюда, пожалуйста… – Взяв Чарльза под локоть, он провел его через переднюю в кухню, где двое студентов в белых курточках с любопытством вскинули на них глаза. Один из них – это был Да-Сильва – загадочно улыбнулся.
– Постарайтесь убедить Солмона, – прошептал ректор. – Вы не должны были так говорить с ними…
– Кто-то же должен был! – резко ответил Чарльз. – Вы вот смолчали.
– Пожалуйста, не так громко, Чарльз! Разве вы не понимаете, что я нашел бы какой-нибудь способ их отговорить? Но с ума сошли, второкурсники, молодчики, из «Гитлерюгенда» – это было чересчур, Чарльз!
Нейджел торопливо отворил дверь черного хода, но Чарльз выдернул свой локоть из направляющей руки и твердо сказал:
– Там остались мои пальто и шляпа. С вашего разрешения, я уйду через парадный ход.
И они вернулись в прихожую.
– Вся ваша беда в том, – бросил Чарльз Нейджелу уже в дверях, – что вы хотите служить разом двум богам.
Ректор Нейджел изобразил на лице скорбную макиавеллевскую улыбку.
– А именно?
– Добру и злу! – ответил Чарльз и, не оборачиваясь, спустился по ступенькам на тротуар.
Отправляясь на свидание с Лили Сэйр после посещения ректора, Чарльз сам не мог уяснить себе, откуда вдруг возникло у него намерение жениться на ней. При всей естественности такого желания дело было даже не в самой Лили: он не был в нее влюблен, хотя она обворожила его и он восхищался ею и мог бы перечислить ее достоинства, даже не помня как следует ее лица. Если здесь играли роль чувства, то скорее всего абстрактные, поскольку эта девушка, точнее – образ, нарисованный его воображением, окончательно оформил в нем смутное доселе желание по-новому распорядиться своей судьбой, утвердить себя в мире реальных ценностей. Это вполне естественное желание оставалось подспудным со смерти его жены, смерти, которую он воспринял, как крушение личной жизни, и чувство вины в сочетании с тайной радостью свободы прочно удерживало его от второго брака. И вдруг за один день все это оказалось вытесненным другим столь же сильным желанием или растворилось в нем.
