- Гриня, давай!
Гриша, по обыкновению, не заставлял себя упрашивать и заводил песню-пародию на мотив "Калинки". Все дружно подхватывали ее. Нервы расслаблялись, сердца добрели, души успокаивались.
Но в этот раз мы возвращались домой молча. Не было с нами ни запевалы Буланихина, ни весельчака Арансона.
- Как думаешь, холодная сейчас вода в Ладожском озере? - тихо спросил я Юрия Косенко.
- Не знаю, а что?
- Мы со штурманом видели, как над озером из горящей машины кто-то выпрыгнул с парашютом. Жив ли он?
Юрий промолчал. Снова наступила тишина. А меня не покидали мысли о том, что произошло над Синявино. Над целью появилось всего четыре "фокке-вульфа". А наших там было двадцать четыре пикировщика и восемнадцать истребителей. И все-таки фашистам удалось поджечь два советских самолета. Опять эта беспечность! Как был прав Василий Иванович Раков, когда говорил, что "если ты окажешься спиной к врагу, то станешь мишенью".
В ту ночь я долго не мог уснуть. Через открытое окно виднелся край ночного неба. На фоне проплывающих прозрачных облаков луна казалась бегущей по волнам серебристой лодкой.
Сон не шел. Я старался освободиться от придавивших меня мыслей, думать о чем-то другом. И только далеко за полночь забылся в желанной дреме...
А на следующее утро чуть свет снова все собрались на аэродроме. Техники, механики и оружейники осматривали и готовили самолеты, а мы коротали время в землянке, ожидая боевого вылета. Вошел майор Бородавка.
- Слышали, летчик Арансон и его стрелок-радист Леонтович вернулись, радостно сообщил он.
Все бросились к Бородавке с расспросами. Но он сразу заявил, что никаких подробностей не знает.
- Сообщили из штаба полка по телефону, - отчеканил он, предупреждая появление новых вопросов.
Почему вернулись только двое? А где штурман Толмачев? Как им удалось остаться в живых? Ведь их самолет пылал словно факел и при падении взорвался. Сам видел. А может быть, было иначе? В горячке боя один за всем не усмотришь. Истина устанавливается на основе показаний нескольких очевидцев.
Арансона я увидел в тот же день. Вместе с механиком он осматривал новый самолет, который ему выделили вместо сгоревшего. Летчик, как всегда, был бодр и словоохотлив, словно с ним ничего не произошло. Мы подошли к рейфуге вместе с Сохиевым. Хотелось узнать подробности его последнего полета.
- Как же все получилось? - спросил я Леву. Лицо Арансона стало сразу серьезным, задумчивым.
- Прозевали, братцы, вот и получилось, - с грустью в голосе начал он рассказ. - Да и действовали не совсем грамотно. Оказывается, первым "фоккеров" заметил флагманский стрелок-радист Николай Ершов. Маскируясь местностью, они подкрадывались к нам снизу. Ершов решил в одиночку отразить их атаки, даже не оповестил экипаж о появлении вражеских истребителей. Он рассчитывал, что все сами увидят, как он открыл огонь по "фокке-вульфам", и примут меры для обороны. А получилось по-иному. Напоровшись на пулеметные очереди Ершова, фашисты отвернули вправо и снизу пристроились ко мне. Мы их увидели, когда мой самолет загорелся. Стрелок-радист Леонтович успел дать по "фоккерам" только одну очередь. Те подвернули еще правее и подожгли "пешку" Буланихина.
