Даже после смерти верное животное сослужило ему последнюю службу, отдав кровь из своих жил и воду из своего желудка, чтобы он мог одолеть жажду, и свой ценный запас жира, чтобы вернуть его к жизни.
Спустя час, когда уже окончательно наступила ночь, он в последний раз бросил на верблюда благодарный взгляд, взял оружие и гербу с водой и не спеша двинулся на запад.
Он снял синюю гандуру, оставив на себе только нижнюю, и поэтому стал белым пятном, в тишине скользившим по белой равнине. Даже когда выглянула луна, которая тут же отщипнула первую тень от его фигуры, его можно было бы заметить не дальше чем с расстояния в двадцать метров.
Он разглядел склон, когда появились первые москиты, и полностью завернулся в тюрбан, прикрыв лисамом даже глаза и позволив полам своих одежд волочиться по земле, чтобы насекомые не искусали ему лодыжки.
Миллионы москитов угрожающе гудели. Их было, конечно, меньше, чем на закате или на рассвете, но все равно своим количеством и свирепостью они производили впечатление. Ему пришлось хлопать себя по рукам и шее, потому что некоторым удавалось впиться в него даже сквозь одежду.
Гасель ясно ощутил, как корка соли у него под ногами становится все тоньше и опаснее, но понял, что в темноте у него нет другого выхода, кроме как доверить себя Аллаху и надеяться, что тот направит его. Поэтому он перевел дыхание, когда почувствовал контакт с твердой поверхностью валуна, скатившегося с вершины склона, и стал искать, где можно спокойно выбраться наверх, поскольку пока покоя не было: приходилось все время гадать, наступит он сейчас на гнездо скорпионов или нет.
Приблизительно в трехстах метрах слева туарег обнаружил подходящее место для подъема, и, когда вскарабкался к бескрайнему эргу и легкий порыв ветра ударил ему в лицо, он без сил рухнул на песок, благодаря Создателя за то, что тот позволил ему выбраться из соляной ловушки. Хотя был один момент, когда его доверие почти исчезло, так как туарегу стало казаться, что он никогда не сможет этого сделать.
Он долгое время отдыхал, стараясь отрешиться от комариного гудения, а затем пополз: метр за метром, с терпением хамелеона, выслеживающего насекомое, – пока не удалился от края солончака почти на километр.
Он ни разу не поднял голову выше чем на пядь над уровнем валунов и, даже когда крохотная змейка выскочила прямо у него перед носом, не сделал ни одного лишнего движения.
Он повернулся лицом к небу и посмотрел на звезды, прикидывая, сколько осталось до рассвета. Затем огляделся вокруг и нашел подходящее место: три квадратных метра крупного гравия, почти полностью окруженные небольшими черными валунами. Вынул кинжал и начал бесшумно копать, осторожно отгребая песок, пока не вырыл яму по длине своего тела, в две пяди глубиной. Когда он в нее лег, уже светало, а когда первый луч солнца заскользил по равнине, Гасель закончил засыпать себя гравием, оставив доступными воздуху только глаза, нос и рот, которые в самые плохие часы утра и вечера будут защищены тенью от камней.
