Он спрыгнул на землю, взял верблюда за недоуздок и, несмотря на его громкие протесты, подвел к краю откоса. Они начали спускаться с предельной осторожностью, шаг за шагом, стараясь не поскользнуться и не свалиться вниз, рискуя сломать себе шею, а также не оставить без внимания ни одного камня, ни одного валуна, поскольку, по его предположениям, здесь, на краю солончака, под ними гнездились тысячи скорпионов.
Завершив спуск, странник удовлетворенно вздохнул, остановился и внимательно изучил соляную корку, которая начиналась в четырех метрах. Прошел вперед и попробовал ее ногой. Она казалась твердой и прочной, и он высвободил недоуздок на всю длину, намотав конец на запястье, понимая, что, если он провалится, мехари волоком оттащит его от опасного места.
Он почувствовал на щиколотке укус первого москита. Солнце начало убавлять свою силу, и вскоре эти места превратятся в ад.
Мужчина двинулся дальше, и ему показалось, что он слышит стенания корки под подошвами ног. Кое-где она заколыхалась, но не проломилась.
Мехари покорно следовал за ним, но через четыре метра инстинкт, вероятно, предупредил животное об опасности. Верблюд в нерешительности остановился и недовольно проревел, хотя его крик можно было считать протестом при виде бесконечного соляного пространства, в котором не было видно ни одного кустика травы.
– Идем же, глупый! – проговорил он. – Не останавливайся!
В ответ раздался новый рев, однако резкий рывок и пара звучных крепких словечек заставили его решиться. Он прошел десять метров и как будто бы почувствовал себя спокойнее по мере того, как соленая корка становилась все тверже, пока не превратилась в крепкое и надежное покрытие.
Затем они потихоньку двинулись дальше, в направлении исчезающего солнца. С наступлением ночи туарег взобрался на мехари и позволил тому продолжить путь, зная, что животное не свернет с дороги, пока он будет погружен в долгий сон, свернувшись калачиком здесь, на высоком сиденье седла, раскачиваясь словно на морских волнах. Ехать верхом на верблюде было так надежно и приятно, словно он находился под крышей своей хаймы, рядом с Лейлой.
Это была самая тихая ночь. Не ревел ветер, бархатистые ноги дромадера, ступавшие по соли, не производили ни малейшего шума, а там, в центре необъятной себхи не было ни гиен, ни шакалов, которые бы выли, предъявляя свои права на добычу. Взошла луна – полная, яркая и чистая, – извлекая серебристое сияние из зеркала равнины, лишенной малейшей неровности. Силуэт мехари и его всадника являл собой ирреальное и фантасмагорическое видение, живое воплощение абсолютного одиночества. Возможно, ни одно человеческое существо никогда не было столь одиноким, как этот туарег на этом солончаке.
