Первый поцелуй. Боже всемилостивый, даруй мне еще один первый поцелуй, прежде чем я откину копыта.
Допиваю остывший чай и чувствую, как расплавленные внутренности во мне остывают.
Гарри уже отправился на работу, а теперь вот и Сэм хлопнул дверью – ни тебе «до свиданья», ни, тем паче, поцелуя. Бедный влюбленный поганец, даже деньги на обед забыл.
В самый последний разочек проверяю почту, а там – письмо от Альпина, точно неразорвавшаяся бомба. Черт, опаздываю. Через десять минут надо быть на месте, а я даже еще зубы не чистила. В последнее время мы писали друг другу часто, лихорадочно – Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я по тебе скучаю.
В наших отношениях появилась серьезность, которой во время нашего реального романа не было. Виртуальная любовь в тысячу раз сильнее, уж вы мне поверьте. Открываю его письмо.
Любимая, она знает.
Черт, черт, черт! Он что, не стер нашу переписку? Идиот! Сейчас некогда об этом думать. К тому же она все равно в Лейте. На улице я на нее не натолкнусь. Как есть, с нечищеными зубами, выскакиваю из дома. Лечу по Церковной улице и, к собственному изумлению, обнаруживаю развешенные над дорогой рождественские гирлянды. Очень прозаичные при дневном свете.
Рождество!
Вот вам еще одно доказательство, что со мной что-то творится, в гормональном, то есть, смысле. Доказательство куда более серьезное, чем все прочее, чем даже моя безумная страсть к Альпину, – я забываю про Рождество, более того, меня раздражает Рождество. Я превращаюсь в мужчину! Это мужики ненавидят Рождество. Бывало, я принималась печь рождественские кексы аж в сентябре, нынче же купила готовый, а на поздравительные открытки вообще наплевала. А дальше-то что будет? Черт его знает. Без понятия. На собственный дом мне начхать. Мужа – хорошего, по сути, человека – презираю. Старые друзья, те, с которыми я еще поддерживаю связь, меня бесят. От одной мысли о Рождестве хочется повеситься. Во мне просто больше нет места ни для чего, и объявления типа «три по цене двух» в магазинах косметики меня не колышут. Недосуг мне! Пускай другие – следующая жена, следующая мать – с этим возятся.
И что странно, несмотря на всю эту фигню, я чувствую, что я – это я. Гормональные штучки, надо думать: мое прежнее «я» выползло из темного угла, где хоронилось последние тридцать лет, и расправляет руки-ноги. И прекрасно умещается в моей подрастянувшейся шкурке, легко приноравливается к моему нынешнему «я», к моей подлинной жизни. Вот почему мне так хочется стряхнуть с себя все это: никчемный дом и жалкого мужа, дурацкий, притворный дух Рождества!
