Некоторое время он даже не решался поднять голову. Он не хотел видеть темную, в маске с прорезями, согнутую фигуру, которая целилась в него из пистолета с глушителем. «Только бы не в лицо», — подумал он с отвращением. Куда угодно — в темя, в затылок, в сердце, только бы не прямо в лицо. Ему уже приходилось видеть лица, превращенные выстрелами в кровавую кашу. «Господи, если ты есть, сделай гак, чтобы не в лицо, а например, в сердце… Пауза, пахнущая травой, тянулась нескончаемо долго, и когда он все-таки поднял голову и осторожно привстал на локтях, уперев их в щебенку, которой была набита здешняя неприветливая земля, то увидел вяло дымящуюся на шоссе брошенную машину, громадный валун, вдоль которого пробирался Касим, ощупывая рукой каждую выемку, белые, окруженные то ли яблонями, то ли сливами здания вдоль дороги, а над ними почти незаметные, блеклые, слабо-фиолетовые облака, будто тени, растянувшиеся вдоль горизонта.
«Значит, я все-таки жив», — подумал он.
И в то же мгновение будто лопнула пленка, скрадывавшая все звуки. Долетело со стороны города и усилилось, стремительно нарастая, буйство полицейской сирены. Мелькнули красные и синие проблесковые маячки, несущиеся над дорогой. Взвизгнули шины, поспешно захлопали дверцы, поплыли в утреннем воздухе возбужденные командные голоса.
Тогда он поднялся уже во весь рост и, отряхиваясь на ходу от мелкого сора, пошел к машине. Он совершенно не волновался. Только как-то нехорошо, точно он сегодня не завтракал, сосало под ложечкой. И еще было какое-то странное чувство, словно все это по-настоящему не имеет к нему отношения. Оперетта, ненастоящая жизнь, и он наблюдает за действием по телевизору. Он посторонний для всех этих людей.
И он — в самом деле как посторонний — позволил немедленно появившемуся откуда-то весьма озабоченному врачу продезинфицировать и заклеить чем-то прозрачным длинную царапину на руке (черт его знает, когда успела возникнуть эта царапина), и тоже как посторонний, с предупредительным безразличием поворачиваясь, позволил Касиму почистить себя жесткой щеточкой, которую тот уже где-то достал (на то он, правда, и Касим, чтобы достать, что угодно), и уже полностью как посторонний, не произнося ни единого слова, ждал после этого, пока сопровождающий их китаец закончит свои объяснения с пузатым, но, видимо, энергичным офицером полиции.
Все это его абсолютно не интересовало.
И лишь когда очумевший китаец, завершив объяснения, подскочил к ним с извиняющейся улыбкой, когда он пониженным голосом, скороговорочкой доложил, что господин лейтенант понимает, в каком вы сейчас состоянии от этого прискорбного инцидента, и не требует показаний, их можно дать завтра в любое удобное время, а потом от себя добавил, еще больше понизив голос: «Я думаю, что это необязательно», — вот только тогда он как бы очнулся и нейтрально спросил:
