— Иди поешь, — тихим бесцветным голосом сказала она Масуду.
Охотник как-то нехорошо ухмыльнулся, даже при этом дернув головой и качнувшись. И вразвалочку, держа руки на кожаном ремне, вышел из помещения, согнувшись у низкого дверного проема.
Сабрина подошла к пленнице. Постояла какое-то время, возвышаясь над Мариной, разглядывая ее и угнетая своей позой. Затем присела на корточки и строго спросила:
— Как тебя зовут?
— Марина, — всхлипнула Светлая.
— Марина, — кивнула охотница. — Я Сабрина.
— И что? — дрожащим голосом спросила пленница, глядя сквозь упавшие на лицо пряди волос, боясь откинуть их, словно они были непреодолимой защитой от любой угрозы.
— Я с тобой знакомлюсь, вот что, — недовольно ответила Сабрина и протянула тряпичный сверток.
Марина осторожно приняла его и медленно развернула. Там были сушеные медведки.
— Покушай.
— Не хочу, — прошептала пленница, чувствуя, как к горлу подкатил ком при мысли о доме.
Ведь медведки выращивались только в центральной общине. И Костя работал на ферме Жуковского. Может, он даже трогал когда-то этих насекомых, которых торговая братия под личным надзором старосты продавала по всему их крохотному мирку.
— Тебе надо поесть.
— Но я не хочу. — Марина наконец прослезилась.
— Отчего ты так боишься? — Сабрина пристально посмотрела на пленницу и вдруг необычайно ласково прижала холодную ладонь к горячей от волнения и стресса щеке Марины, поглаживая большим пальцем под ее левым глазом.
— Как это? — вздрогнула Марина. — Как это — отчего? Разве вы не охотники, что скармливают пленников твари?
— Они самые. — Губы Сабрины тронула улыбка дьяволицы.
— Тогда как же мне не бояться? Я хочу жить!
— Красивая, — шепнула Сабрина и провела большим пальцем по уголку рта пленницы. — Ты красивая. Ты хочешь жить? Разве существование в вашем жалком мирке — жизнь?
— А что же это?!
— Жизнь есть посвящение, девочка моя. А вы копошитесь. Тебе выпала великая честь посвятить себя владычице нового мира.
— Сабрина, я не разделяю вашей идеологии. Это же безумие. Это смерть!
— Смерть и безумие? Но разве охотники боятся кого-то? Разве кто-то скармливает нас? Мы отдаем владычице своих преступников. И отдаем ей вас. Разве не наша идеология сделала нас такими, какие мы есть?
— А какие вы?
— Сильные и бесстрашные. Идеология — та же вера, она делает социум монолитом. А у вас идеологии нет. У вас эта корявая и тщедушная свобода совести. И каждый из вас живет для своего «я». У вас нет понятия «мы»! Вы как те животные, что давно вымерли, маленькие, глупые, курчавые. Как овечки. Вас откармливают. И вас скармливают. Вы же сами свою судьбу решили, когда выбрали такой образ жизни — без общей цели и идеологии. Когда предпочли жить ради пищи и мнимого благополучия, ради себя самого, но не ближнего, которого могут похитить такие, как мы. И коль выпала тебе честь угодить к нам в руки, а значит, стать посвященной матери всех тварей, так прими это достойно. Все, что ест владычица, дает пищу новым поколениям ее детей. Новой жизни на земле, которую глупые овечки потеряли. Твоя смерть не напрасна, ты — будущее нашего мира, понимаешь? И мы этому служим.
