Лемберт исподтишка изучала четвертую по счету заложницу, столь отличную от троих остальных. Анна не изволила хотя бы приподняться со стула, но даже сидя она поражала своей хрупкостью. Тоненькая, слабенькая на вид, с огромными темными глазищами и шелковистыми черными волосами, ниспадающими водопадом на белую ночную рубашку. Нет, по современным стандартам ее никак нельзя было назвать хорошенькой, да и по стандартам своего века она хорошенькой не была. Но она была неотразимой — спорить не приходилось.
— Я здесь узница, — сказала Анна Болейн.
Лемберт включила прибор-переводчик: слова были смутно знакомыми, но акцент столь непривычным, что их не удавалось воспринять без электронной помощи.
— Не узница, — уточнил директор. — Заложница.
— Лорд Брилл, если я не могу выйти на свободу — значит, я узница. Давайте не будем играть словами. Ведь покинуть этот замок я не могу?
— Не можете.
— Прошу вас обращаться ко мне «ваша светлость». Вы надеетесь на выкуп?
— Нет, ваша светлость. Зато благодаря вашему пребыванию здесь будут спасены тысячи людей, которые иначе погибли бы.
Не без содрогания Лемберт увидела, что Анна просто пожала плечами: очевидно, смерть тысяч людей ее нисколько не волновала. Чего и следовало ожидать: с моральной точки зрения люди того века были варварами, даже женщины. Надо бы показать это студентам. Полузаметное пожатие плеч говорило, в сущности, больше, чем все битвы, воспроизведенные в квадратах. Симпатия к похищенной женщине мгновенно ослабла, и это было почти физическое ощущение, сродни естественным отправлениям. Выходит, собственные моральные критерии Лемберт пока не пострадали.
— И как долго я должна буду здесь пробыть?
— До конца жизни, ваша светлость, — ответил Брилл напрямик.
Анна не проявила никаких внешних эмоций — ее умение владеть собой внушало благоговение.
— А это сколько, лорд Брилл?
— Никто не ведает, сколько лет отпущено судьбой, ваша светлость.
— Но если вы утверждаете, что умеете читать грядущее, то должны знать и продолжительность моей жизни.
Ее не стоит недооценивать, подумала Лемберт. Эта заложница — не чета предыдущей. Брилл ответил с той же прямотой, а значит, с уважением к разуму собеседницы, — хотя она-то сама вряд ли отдавала себе отчет, что это уважение:
— Если бы мы не перенесли вас сюда, вы встретили бы смерть 19 мая 1536 года.
— Как я умерла?
— Не имеет значения. Вы больше не частица того времени, и то, что случилось там, вас не коснется…
— Как я умерла?
