— А теперь я хочу увидеть улыбку на твоем лице, Ханс Кристиан!
Мальчик замер от удивления, услышав знакомый голос.
— Бабушка, ты так тихо вошла! Ты принесла мне небольшой букетик цветов из сада!
— Да, они украсят твой костюм для конфирмации[3]. Это все, что я могу подарить тебе.
— Я одену свой костюм для конфирмации? Да, мама? — воскликнул Ханс, прыгая вокруг бабушки.
Анна-Мария положила в рот кусочек сыра и, жуя, произнесла:
— Да, ты должен выглядеть как можно лучше. Не каждый день человек отправляется на поиски судьбы.
Ханс Кристиан рассмеялся и начал танцевать по комнате, громко напевая. От былой печали не осталось и следа. Йоргенсен снял у двери свои деревянные башмаки. Он надеялся, что все приготовления закончатся до его возвращения. Но сейчас казалось, что назревал кризис. Йоргенсен потер подбородок, чтобы скрыть улыбку, но ни мать, ни бабушка не заметили этого. Все их внимание было приковано к Хансу Он появился перед ними в костюме для конфирмации, перешитом из старого костюма Андерсена. Но хорошее качество материала и фасон меркли перед неуклюжим видом самого Ханса. Его длинная шея торчала из воротника как шея гуся, уши все еще горели от тщательного мытья грубым мылом, а соломенные волосы напоминали одуванчик после сильного ливня. Рукава костюма оказались ему сильно коротки, а под пиджаком не было рубашки, которая могла бы прикрыть его запястья. Однако кожаные башмаки сияли.
— Разве штаны не должны быть поверх ботинок? — поинтересовалась бабушка. Она была так поглощена странным видом этих башмаков, что не заметила улыбки Ханса.
— Нет, нет, я не должен закрывать башмаков, иначе люди подумают, что их у меня нет.
— Шейный платок, — воскликнула мать и метнулась к буфету. — Платок, который мне вчера дала мадам Гульдберг, он изменит вид.
С полным ртом булавок она приступила к работе, и в скором времени половина огромной шеи была спрятана в белоснежных складках.
Улыбка Ханса Кристиана внезапно погасла. Он схватил мать за руку.
— Я что, уколола тебя, сынок?
— Нет, мама, я просто подумал, как потом я это буду делать сам.
Пальцы Анны-Марии замерли в нерешительности. Доброе лицо бабушки внезапно погрустнело от осознания отчаянного положения мальчика. Как он будет одинок!
— Я знаю! — воскликнул он. — Я вообще не буду его снимать, пока не смогу купить себе новую рубашку! А это будет совсем скоро, через неделю или две, но не позже! Если ты уже закончила, мама, то я причешусь. О, из меня получится прекрасный юный господин!
