— Чего верещишь? Дела у тебя нет? — Это дедушка. Он стоит надо мной в расстегнутой куртке и жует кусок хлеба с творогом.
— Я играю в музыкантов и приглядываю за салатом, дедушка!
— Это он тебе велел?
— Мне велено салат проветрить, когда солнышко поднимется над липой.
— Вздор все! Нянька ему еще понадобилась! Ступай за мной! Овес в мешки насыпать надо.
— Дедушка, а ты скажешь мне, когда пройдет час?
— Заткни глотку! — Дедушка злится. Он всегда злится, когда надо работать.
Я уж молчу.
У мешковины такой затхлый запах. Продолговатые зерна овса, перешептываясь, скатываются с дедушкиной лопаты на дно мешка. «Что с нами? Что с нами?» — спрашивают они друг дружку. Проспали тут на чердаке с прошлогодней молотьбы! Я заглядываю в мешок. Видно, как зернышки жмутся друг к другу в темноте.
— Убери башку! — ворчит дедушка. — Насыплю тебе овса за шиворот — будешь знать!
Мешок полон. Я держу горловину, а дедушка завязывает мешок бечевкой под моими руками. Присев на корточки, я стараюсь разглядеть в слуховое окно, высоко ли поднялось солнце.
— Чего дурачишься? Шею себе свернешь! Работать надо!
— Дедушка, а дедушка! Час уже прошел?
— Отвяжись! Надоел!
Мы — народ прилежный. Один за другим в ряд становятся туго набитые мешки. Выстроившись, они походят на толстых человечков с маленькими головами. Точь-в-точь как трактирщик Карнауке. На карниз присела птичка, почистила клювик, запела было песенку, да улетела. Это хруст овса под дедушкиной лопатой спугнул ее.
— Паскудницы! — Дедушка бьет лопатой плашмя по куче овса.
Он наткнулся на мышиное гнездо. Мышки разбегаются во все стороны, карабкаются по стропилам, прячутся в старом хламе.
— Дави, дави их!
Дедушка совсем разошелся. Табачная слюна так и брызжет мне в лицо. Старик размахался, словно ветряная мельница. Но ни одной мышки ему задавить не удается. Легко сказать: «Дави!» Не руками же! По правде говоря, мне нравятся шустрые мышки. Дай-ка я кошку позову: «Кыся, кыся!»
— Вот тебе и «кыся, кыся»! — передразнивает меня кто-то внизу.
Так и есть — наш солдат! Я сразу вспомнил про парник и от страха кубарем скатился с лестницы:
— Что, час уже прошел, дядя-солдат?
Солдат хватает меня, зло-презло глядит и трясет что есть мочи. Ну да, он ведь солдат, он побьет меня. Все солдаты, вернувшиеся из плена, бьют маленьких детей.
Дедушка бросает лопатой в солдата, но не попадает. Тогда дед сам спускается с чердака. Глаза у него вылезли на лоб, стали почти белые, а не серые, как всегда. Но солдат меня все равно не отпускает:
