— Крепче! — подтвердил я. — Гораздо крепче.
Огни светильников и маленький уютный мир, ими освещаемый, и мое тело, и мои мысли — все потеплело и невесомо воспарило над всеми страхами, прошлыми и будущими. И меня понесло, повлекло. Я что-то рассказывал по долгу странника про свою историю, а потом и про всю древнюю Историю, которую знал с гимназии и университетских занятий.
Демарат наливал, слушая про свою родную Древнюю Историю очень внимательно. Потом один сосуд повалился, а появился новый, тяжелый и полный. И Ниса прилегла, вытянула ноги и слушала, подперев рукой голову. Демарату я как бы докладывал, а, переводя взгляд на Нису, начинал воодушевляться — и расписывал вальтерскотски историю Темных веков… всех наших темных веков… и плыл-плыл по ее плечу, и спускался по складкам ее туники, как по горной реке… и захлебываясь, выплывал на перекате ее бедра…
Демарат распарено багровел и все чаще утирал губы тыльной стороной кисти.
— Здесь можешь стать хорошем прорицателем, — ясно сказал он. — Даже при базилевсе, если боги будут благосклонны… а похоже, так и есть. Будет немалый доход.
Это была трезвая мысль, охладившая мою голову. Я напрягся и отпечатал ее в памяти.
Мне показалось, что Демарат и вправду трезвеет. Он выпрямился — и теперь смотрел на меня пусто и прямо, как изваяние.
— Николаос, — сказал он также пусто и прямо. — Я тебе верю.
Я не знал, что ответить, чувствуя к нему необъятную симпатию.
— Я хочу сказать тебе, — Демарат чуть склонил голову и стал смотреть на меня исподлобья, — что твои боги не ошиблись. Они послали тебя за жертвой — и вот она, прямо перед тобой.
С губ Нисы прочь слетела простоватая улыбка цветочницы. Она бросила на Демарата тревожный и очень умный взгляд.
— Не понимаю, — нарочно сказал я, поскольку очень старался в эти мгновения не понимать его.
— Дурачком тебе уже не прикинуться, — сощурив один глаз, сказал Демарат.
Мы переглянулись с Нисой — и оба изобразили полную оторопь.
— Недурная… даже красивая смерть — сгореть в мгновение ока от взгляда богов, — с очень знакомой мне тоской в глазах проговорил Демарат, степенно отпил и закусил маленькой маринованной сливой. — Достойная смерть — лучшая награда. Лучше тусклых медяков кесаря.
Он вздохнул.
У меня ёкнуло сердце — так улыбался в иных мирах полковник Чагин, предлагая «ланч».
— Демарат, — нарочито назвал я его по имени и на всякий случай опустил глаза. — Сейчас самое лучшее — не играть с огнем. Эти боги, которые мне известны не больше, чем тебе, — они наверняка слышат… и я не уверен, что они разумеют иносказания.
