Дверь в гримерную чуть приоткрыта. Новый дрессировщик сидит ко мне спиной перед зеркалом. Его отражение, жмурясь, деловито стирает ватным тампоном золотистые блестки с лица.
— Йеманд Фремд!
Он оборачивается ко мне почти сразу, но все же с крошечной задержкой — и несколько более резко, чем стоило бы. Наверное, поначалу так реагирует на оклик любой, кто представился не своим именем и еще не успел с ним как следует сжиться. Изобретательный псевдоним. Йеманд Фремд. Некто Неизвестный.
— Изобретательный псевдоним, — говорю я ему по-немецки.
Он улыбается во весь рот, во всю свою идеально квадратную челюсть.
— Можно по-русски, — говорит он. — Я в детстве учил.
У него мягкий, убаюкивающий какой-то акцент.
— Но практики у меня давно нет…
Мне нравится, как он говорит это «нет», — аккуратно и нежно выдыхая на последней согласной, точно сдувая крохотную пылинку с цветка.
— Чем могу вам служить?
Мне нравится этот его старомодный высокий штиль…
— Этот дельфин, — говорю я. — Амиго… Он мой. Ну то есть — я его здесь опекаю. У меня с ним хороший контакт. Я изучила его повадки, особенности его поведения. Он не совсем обычная афалина…
— О да, конечно…
— …У него очень подвижная психика, он впечатлителен и легко возбудим…
Некто Неизвестный смотрит на меня, улыбаясь. Мне не нравится эта его улыбка. Слегка снисходительная.
— С тех пор как вы его дрессируете, он стал очень нервным, — резко говорю я. — Вы обращаетесь с ним слишком жестко. Амиго… Это животное привыкло здесь к совершенно другому обращению.
— Немецкая школа дрессировки. — Он беспомощно разводит руками. — Возможно, вы правы. Возможно, я был слишком строг.
Что-то в этих словах — неправда. Ясно, что: он просто не собирается со мной спорить. Что бы он там себе ни думал, ему легче отделаться от меня вежливой фразой.
— Впредь я буду с ним мягче, — говорит Неизвестный. — Обещаю.
Боли нет. Это странно — но боли нет. Значит, он и впрямь обещает.
— Меня зовут Ника. А вас? Как вас на самом деле зовут?
— Томас, — широко улыбается он и протягивает мне загорелую руку.
Я стою неподвижно. Я слушаю боль.
— Очень приятно, — смущенно бормочет он и неловко прячет руку в карман.
— Ви хайст ду? — говорю я.
— Томас… — Он игриво глядит на меня. — А вас на мякине не проведешь!.. — В слове «мякина» ударение он ставит на первом слоге. — О'кей. Меня зовут Генрих.
Я молча качаю головой.
Он совсем перестает улыбаться. Он смотрит внимательно, не мигая. У него красивые глаза. А вокруг них — нестертые блестки, такого цвета… как липовый мед на солнце. Одна блестка прилипла в уголке его глаза.
